Семья Святого Лазаря

1 Кор 1, 10-18; Мф 14, 14-22

Я сейчас размышляю о людях, которые приходили к Иисусу на предмет исцеления. О первых христианах, о которых Павел пишет. Компания, наверное, была примерно такая же. Только энтузиазма, очевидно, побольше было, и молодежи было побольше.

Есть такая наука «метаэтика». Она исходит из вполне формально-логических посылок, что базовые нравственные нормы представляют собой тавтологии, которые не обоснованы ничем. Которые из них самих обосновать невозможно. Дальше рассуждение приходит к естественному закону, который на самом деле не закон никакой, а такой процесс: человек живет, и по мере того, как он справляется или не справляется с жизненными трудностями, у него внутри формируются опорные точки, ценности. Ценности, принципы. У одних людей жизнь складывается так, что ценности формируются, у других так, что не получается. Или формируются такие как бы антиценности, в основе которых лежит непобежденный страх. Антиценности или предубеждения. Одну я уже назвал, что нужно себя поставить в обществе, по меньшей мере, не хуже других, а лучше выше. Чтобы быть не хуже других, нужно ставить себя выше других. Ценность самоутверждения. Богословие это называет по-своему «пороком гордости». Психология нет. В рамках метаэтики вывод получается такой, что у кого как жизнь сложилась, какие были условия, такое у него восприятие мира и такая у него внутренняя этика. Пытаться навязать ему общественную этику снаружи, это значит, совершить насилие над человеком, ломать его. Это плохо. Нужно стараться находить общий язык. Такая наука, родившаяся в недрах европейской политкорректности.

Но, когда мы смотрим на Евангелие, мы видим, что к Иисусу приходят только люди заинтересованные. Никто их палкой не загоняет. У одних людей обнаруживается заинтересованность или в виде интереса, или обремененности болезнями, или житейскими проблемами. У них эта заинтересованность не так велика, чтобы начать переживать Иисуса и Бога как главную ценность. И они в конце концов отваливаются. Другие идут по этому пути – по пути к спасению. Почему так – это тайна.

Отец Х., с которым я имел дело в Лясках, служит в Казахстане уже, наверное, лет пятнадцать. Он смотрит, как люди приходят в храм. Приходят, в основном, казахи, мусульмане. Храм целый день открыт, поскольку есть непрерывное поклонение. Они приходят и просто сидят. Чего сидят, непонятно. Некоторые приходят с явно нездоровыми проявлениями в поведении, такие дерганые. Как он выражается, их «кидает». Я думаю, у экзорцистов в лексиконе это какой-то специфический термин для выражения импульсивного поведения человека в жестах, в движениях и так далее. Он некоторым предлагает почитать Евангелие, если они по-русски понимают. Бывает, что у человека это кидание прекращается, пока читает. Закончит, и опять начинается. В экзорцистской теологии это означает, что дьявол нападает на человека снаружи. Бывают другие случаи, когда с жалобой приходят крещеные, он дает читать Евангелие, и человека начинает «кидать», когда он читает. Когда перестает, это прекращается. У экзорцистов считается, что это более тяжелый случай, когда дьявол уже поселился внутри. То есть, протест тела и психики против слова Божьего.

Другие эксперименты – он видит, что человек старался садиться в церкви подальше, а потом начал стараться садиться поближе к дарохранительнице. Только он решил с этим человеком поговорить, как этот человек перестал ходить. Эти наши опыты с евангелизацией, с попыткой исцеления, освобождения упираются в очень простую вещь: человек перестает ходить, перестает общаться. Это то, что было у Иисуса, то, что было у апостолов, то, что было вообще в более-менее свободной Церкви, пока не развились механизмы государственного и социального давления на людей, чтобы заталкивать в Церковь. Люди уходят. Почему они уходят? Некоторым очень хотелось бы быть в обществе верующих, симпатичных людей, где отношения дружелюбные. Но не могут, несвободны.

Несвобода – это такая вещь, к которой приходится относиться с уважением. С уважением и пониманием, как человеку трудно. Если есть проникновение в человека не с интенцией досады и осуждения, а с желанием понять его, с любовью. Если оно есть, то мы чувствуем, как ему трудно. Тогда не возникает желание насильно этого человека исправить, что-то с ним сделать, научить его, прикрикнуть на него, чтобы он держался в рамках. Возникает понимание, которое на самом деле не может быть, если оно не пронизано молитвой. В молитве, в самом фундаментальном ее смысле, как возношение души к Богу, своей души к Богу. Только так вознося душу, мы начинаем ощущать и свои трудности, и трудности другого человека. Мы можем их воспринять если не в полной мере, то в достаточной мере, и увидеть степень несвободы. Наша свобода и в какой-то мере свобода этих людей, за которых мы молимся, которых стараемся понять, растет именно в этот момент. В момент молитвы. Аминь.

Священник Сергей Николенко