Семья Святого Лазаря

Евр 1, 10-2, 3; Мк 2,1-12

Гулял я вчера по Александровскому саду, рассматривал прекрасные монументы, которые сейчас там есть. Один посвящен войне 1812 года, там две части – барельеф бронзовый. На одной части старец благословляет императора, на другом барельефе император в окружении генералов, и впереди какой-то особо агрессивный, на Кутузова не похож, потому что оба глаза есть, и кулак у него такой энергичный. Уже сложилось народное благочестие, поклонение, и отполирована до зеркального блеска у старца рука, которая благословение дает, а на другом рельефе – полированный кулак. Понятно, что это такое универсальное место поклонения, где каждый свои желания как бы может своему богу принести. Видно, что популярностью пользуется, и при нас подходили люди, дела идут, в общем…

Вчера я говорил проповедь в храме. С утра народу много было, потому что праздник Иосифа Обручника. Я говорил о том, что от переживания военных вестей люди устают, как от любого переживания, сопереживания. Известно, что любой информационный повод, если его не поддерживать, держится два-три дня, потом люди начисто забывают, а если поддерживать, то неделю-две, потом людей начинает от этого не то чтобы тошнить, но устают. Я говорил, что в природе человека заложено сопереживание и что сейчас появляются статьи психологов, что погружаться в эти политические новости, в ролики с ужасами, это вредно, надо от этого как-то отстраняться. И когда я это рассказывал, я посмотрел – лица оживились, с интересом начали слушать, это тема оказалась близкой.

А потом я перешел, как мне показалось, на более сложные вещи, что эти переживания тревожных или жестоких новостей связаны у человека с горем и со страхом. Что переживания горя и переживания страха во многом сходны. И что истощает людей именно страх. Страх неизвестности, неизвестных перемен,.. продукты закупать, лекарства закупать, страх, что будет хуже. Компульсивный страх ведет к компульсивным действиям. Да, это ощущение такой бетонной плиты, которая навалена на нас сейчас. Бог-то чего от нас хочет? Он же не хочет, чтобы мы переставали сострадать, Он хочет, чтобы наше сострадание было искупительным, плодотворным, таким, которое способствует превращению зла в добро. Сначала на невидимом уровне, а потом это добро проявляется видимым образом где-то в других местах, скорее всего. Вопрос – как нести эти страдания, молиться, нести их в молитве.

Пока я говорил, еще какой-то интерес у людей на лицах был. Но потом я начал говорить про надежду, что, собственно, когда мы молимся, когда мы обращаемся к Богу, первый дар, который Он нам дает, это дар такой реалистической надежды, что все в Его руках. Особенно мы, которые подписались на то, чтобы быть со Христом, следовать за Ним, разделять Его судьбу. И что когда эта надежда в молитве приходит, тяжесть страха если не уходит совсем, то ослабляется, по крайней мере. И бетонная плита становится гораздо легче.

Я думал в эти дни о словах, которые в Евангелии есть, Иисус говорит: «Ибо иго Мое благо и бремя Мое легко», я думал, что ученики, евангелисты неслучайно запомнили эти слова среди многих, которые Он говорил. Думаю, их запомнили потому, что это совпадало с их личным опытом молитвенного обращения к Богу в несчастьях. И вот уже когда я эту вторую часть рассказывал, у публики на лицах интерес начисто пропал, лица стали такие тусклые. Я не знаю, то ли им на проповедях все уши прожужжали про христианскую надежду, и это всё от них уже отскакивает, то ли опыта молитвы как таковой нет, есть только опыт «дай-дай-дай», а опыта освобождения, которое дает молитва, нет. Не знаю…

Как ранние отцы Церкви формулировали, что молитва это не предстояние перед Богом, а возношение души к Богу, когда душа оказывается уже в другом плане бытия, в плане, в котором земные суетные мотивы тревог уже не действуют. А со-страдание и любовь остаются и работают. Аминь.

Священник Сергей Николенко