Семья Святого Лазаря

Деян 3, 11-26; Лк 24, 35-48

Во вторник, когда я пришел в приходской дом, начал там разбирать вещицы, готовить литургию, вдруг подходит женщина, которая там смотрительница, и говорит: — Помолитесь, пожалуйста, за Николаев. Хорошо. Разговаривать перед литургией особо не приходится, а там уже перед вторником была артподготовка мощная довольно-таки. Помолились, как обычно, за Николаев, за погибших на Украине в военных действиях. Потом после литургии я подхожу к ней, спрашиваю: — У вас там родственники? – Да, сын. Я ее пораcспрашивал, и у нее такое выражение лица, с одной стороны слезы на глазах, с другой стороны злость, которую она сдерживает. Хотелось бы сказать ей, мол, что-нибудь одно. Наверное, лучше слезы все-таки.

Я почему-то эти дни вспоминал в псалмах, которые я уже давным-давно не читал, в некоторых псалмах есть изумление перед тем, что когда-то я не был, и вдруг я есть. Пока я еще художественные книжки читал, всякую классику, там был такой мотив, в том же «Войне и мире», что как же так, я умру, а это всё останется вокруг, как это всё без меня будет. А другие пишут, что не может быть, чтобы меня не стало. И когда это всё в религиозную область переносится, то такое ощущение есть, что там есть тело, нет тела, но я буду, мое «я» не может никуда деваться. Когда про европейскую душу, про европейскую культуру говорят, вот это мне вспоминается прежде всего. Потому что индийская культура и буддистская культура, они другие совсем. Какое мучение, что я есть. Что есть мое «я». Скорее бы я растворился в этом бесконечном абсолюте, в великом свете. Только этого и жду. Потому что жить одному, нести ответственность за свое «я», ответственность за других просто невыносимо. Или конфуцианство в Китае. Оно даже чем-то на ортодоксальный иудаизм похоже. Что вот, живу разумный, добрый, сдержанный, это хорошо. Потом всё кончится, меня не будет. Другие будут, меня не будет. Пока я есть, я должен вот так жить разумно. Когда я думаю о том, как на земле наладить взаимодействие между людьми с таким разным ощущением своего предназначения, своего будущего, не знаю, как. На практических актах сострадания и любви это, конечно, можно, тут и вопроса никакого.

Всё-таки интересно, хотя это, наверное, тривиально, что эти религиозные взгляды, даже если они совпадают, вражде и ненависти практически не препятствуют никак. Но эта вражда оказывается не доходящей до края. Недаром люди, которых готовят для специальных каких-то операций, убийств и всего такого, это неверующие люди преимущественно. У них есть вера в какой-то рок, в какую-то судьбу, которая им предназначена, но веры в будущее, в то, что я буду потом, после смерти, им это не удается совместить с тем, как они живут. Вера в то, что после смерти придется встретиться со всеми, и с теми, кого любил, и с теми, кого ненавидел. Такие сумбурные мысли, но думаю, что в христианстве всё-таки что-то симпатичное есть. Может быть, даже что-то, отвечающее реальному устройству мира. Аминь.

Священник Сергей Николенко