Семья Святого Лазаря

Рим 15, 1-7; Ин 17, 1-13

Эти отцы первых Вселенских соборов – многие из них были, как бы мы теперь сказали, имперцами. Вы знаете, что сами первые соборы собирались не по инициативе Церкви, а по инициативе императоров Рима, которые независимо от того, была у них настоящая вера или казалась, но они хотели и считали необходимым использовать Церковь как ресурс для существования империи. Для этого Церковь им нужна была единой как едина империя. С едиными законами, с единым культом. Тогда же в третьем-четвертом веке этого не было. Епископы имели свою веру и учили так паству и не было идеи, что в различиях есть что-то плохое. Ариане говорили, что непонятно, какая там у Христа природа, но что нужно подражать Христу, это вне всякого сомнения. Другие упорно стояли на том, что если мы не признаем у Христа божественной сущности, то всё, спасения нет, ничего нет. И так далее.

В литургии сложилось уже к тому времени много традиций, противоречащих одна другой. Епископы между собой переругивались, но не видели в этом ничего кошмарного, потому что все старались ходить перед одним и тем же Богом. Но императору эти разногласия не годились, ему нужен был монолит. Эти первые соборы – считается, что они были посвящены выработке догматов, но догматы – это же не самоцель, догматы – это механизм достижения единства Церкви. Сейчас мы читаем о благочестивых мужах веры, но историки видят, как это всё проходило, какие там были интриги, одних приглашали на собор, других пытались игнорировать, прибегали к властному ресурсу, как бы мы сейчас сказали, отправляли в тюрьмы, ссылали. Тем не менее, другого образца какой-то доброй и крупной деятельности Церкви по осознанию самой себя у нас нет. Эти, как я говорил, «имперцы» решали задачу новую для христианства – создать хорошую империю, в которой бы спасались люди. Империю, как институт, угодный Богу, как инструмент спасения.

А исторические прецеденты – вот Иеремия. Он был пророком очень долго, больше сорока лет, и на период его пророчеств только один царь выпал более или менее последовательный – Иосия, который провел религиозную реформу возврата к культу Ягве. Остальные все и цари, и аристократия, и священство это были либо бездарные политики, либо жадные священники беспринципные, и Иеремия только и занимался тем, что ругал, как всё плохо. А Отцы соборов вместе с христианскими императорами полагали, что Христос у них в руках, и поэтому отныне всё пойдет по-другому. Вот мы и видим, как идет по-другому…
Какая вообще ускользающая вещь – добро. Добрый поступок можно совершить, но его как бы не удержишь в руках. Слишком большая вероятность того, что потом сам всё поломаешь. Или другие поломают. Добрый поступок – это драгоценность. Не то, что в катехизисе написано, в кратком катехизисе для умственно отсталых. Настоящий добрый последовательный поступок, развиваемый потом последовательно – это драгоценность. Именно поэтому позиция осуждения, это всегда полу-правда.

В реабилитационных центрах для зависимых запрещают пользоваться телевизором, радио слушать, потому что у этих людей поломанных переделка себя под божескую жизнь идет со страшным сопротивлением. С сопротивлением, которое преодолеть трудно. Увидят они политическую передачу, послушают какого-нибудь пропагандиста по телевизору или эмоциональные кадры – всё. Тот кайф, о котором они мечтали, они получают от переживания этих новостей. И это срыв. Потому что дальше всё идет по нарастающей.

Про Сталина я думал еще – у Даниила Андреева в «Розе мира» было написано, что Сталина поддерживали и злые, и добрые силы. Злые – потому что их устраивал стиль его правления, а добрые силы – потому что через него нужно было всё-таки сохранить Россию. Это всё на совести автора я оставляю, эти интерпретации, но когда я думал о личности Сталина, то там несколько составляющих было, мне кажется. Одна – это просто чрезвычайно развиты животный инстинкт в борьбе за жизнь, вИдение опасности за десять шагов, а не за один шаг, как у обычного человека. И вполне отчасти извращенное удовлетворение, когда получалась месть. Это одна компонента.

Другая – это марксистское учение о спасении. О том, как человечество привести к счастью. Учение о классовой борьбе, обо всём таком, но содержание мессианское. Цель – абсолютное благо человечества. Там в марксизме есть очень важная составляющая, представление об исторической необходимости. То, что в восточной философии называется коллективной кармой. Это представление о том, что если ради будущего счастья человечества нужно уничтожить миллион людей, которые этому мешают, в этом нет ничего такого. Слезы можно попроливать, если очень хочется, но в этом ничего плохого, ничего исключительного. Сплав чудовищный. Но народ, который находился под властью таких людей, который был воспитан такими людьми – люди росли в полной уверенности, что этим благодетелям надо поклоняться. Культ поклонения убийцам, надо очень серьезно представить, что он сделал с мышлением этих людей. Какую рациональность он породил. Феномен этот есть везде, во всех обществах, понятно, что механизмы эти есть. Но на пространстве СССР это была очень сильная катастрофа.

Плоды этой катастрофы мы сейчас пожинаем, и то, о чем я сказал, это, конечно, только часть картины, которую Церковь называет первородным грехом или развитием первородного греха. Проще всего сопротивляться этому, совершая какие-то эксцентричные поступки, которые мне самому доказывают, что я не поддаюсь. Но это не трезвость. Трезвость – это другое. В христианском смысле трезвость христианская ближе к тому, чтобы, как я уже сказал, добрые крупицы в мире выискивать и видеть их как драгоценность и беречь их. Может быть, это всё звучит глуповато, но сейчас я каких-то лучших формулировок не нахожу. Аминь.

Священник Сергей Николенко