17 ноября 2016 – Св. Елизавета Венгерская, монахиня. Память
Ноябрь 18, 2016
share food
Я вчера опять вспоминал приход отца Александра Меня и группу активистов, которые у него были в тот период, который я застал. Володя Никифоров, Володя Юликов, Алик Зорин и еще целый ряд. Люди достаточно одаренные, по крайней мере, способные. Например, Леня Василенко из станицы, где-то в Краснодарском крае, приехал в Москву, поступил в физтех, окончил аспирантуру, защитился по философии…
Несколько моментов я отметил. Моментов, которые в те годы были мне совершенно не видны. Все они были на несколько лет старше меня, я смотрел на них снизу вверх. С мирских позиций они были великолепны, работоспособны, их очень ценили на работе. Леня был философ, кто-то был завлаб, кто-то музыкант. Они могли горы свернуть. Их могли ожидать блестящие карьеры. Но на самом деле все эти карьеры закончились на моменте, когда они встретились с Церковью, встретились с отцом Александром Менем. Стали заниматься апостольством, которое выражалось по-разному. В то время они вели катехизацию, молитвенные группы, библейские группы для тех москвичей, до которых дотягивались щупальца духовности отца Александра Меня.
Это было время, когда в церковном отношении московская творческая интеллигенция вскисала как тесто. Может быть, больше научная интеллигенция – естественно-научная и гуманитарная. Университетская среда открывалась для внесистемных поисков правды. Поисков правды в религии, в диссидентской деятельности. Отец Александр Мень собирал себе как бы сливки этого движения. Интеллектуальные молодые люди, готовые засыпать вопросами, появлялись в изобилии. Многие не удерживались. Не удерживались, потому что интеллектуальная деятельность, на которую они были заточены – это прочесть материал, выделить в нем главное, проанализировать, сделать обобщения и получить удовлетворение от того, что получил какое-то новое интересное знание. В научной деятельности это, может быть, основное, а в религиозной, в духовной жизни это чисто вспомогательная вещь, которая помогает обрести умения. Прежде всего умение молиться. Есть люди, больше приспособленные к умениям, чем к знаниям. Им, может быть, легче в Церкви, хотя они не обязательно далеко продвигаются. Интеллектуалам тоже трудно.
Смирение – это важнейшая вещь, потому что быть смиренным – это все время слушать, что делается внутри. Это зачастую очень утомительно, и не хочется, и не можется различать голоса, которые есть внутри. Иногда это буквально голоса, иногда какие-то движения души, воспоминания. Я по своему опыту вижу, что они действительно делятся на три части: природные, которые происходят от моей человеческой природы, те, которые от Бога, и те, которые от дьявола. Последние – направленные на обман, на самообман, на извращение представлений. Те, которые от Бога, тоже ощущаются, по крайней мере, я их ощущаю как самые глубинные, потому что они всегда требуют какого-то преодоления моей природы.
Поэтому, допустим, читать какие-то духовные книжки, какие-то духовные руководства про молитву, это интересно, но, с другой стороны, я вижу, что это ерунда. Опять же по собственному опыту – молитва для меня не то, чем была десять лет назад или двадцать лет назад или тридцать. Мое представление о ней меняется по мере того, как удается себя слушать. В начале это всё действительно укладывалось в какие-то книжные представления о «разговоре души с Богом». Такие максимы, что молиться надо непрестанно, что нужно молиться, когда не хочется, что нужно читать молитвенное правило, и все такое, несмотря ни на что. Казалось, что это правда – действительно, это правда, только с годами становилось более понятно, в каком смысле это правда, и что толку нет от того, что долдонишь эти псалмы и прошения по списку. Толку нет в те моменты, когда их долдонишь только для того, чтобы не замолчать. Потому что молчать и ощущать, что делается внутри, просто невыносимо. Оказалось, что как раз главный молитвенный подвиг (если традиционными словами говорить — «подвиг»), это как раз проникать в эту невыносимость и принимать ее со смирением. То, что там обнаруживаешь внутри. Это всё укладывается в традиционные представления о том, что молитва – это борьба. Но эту борьбу понимаешь с годами. И то, что надо бороться, и одновременно, что нельзя бесконечно себя насиловать. Бог не хочет, чтобы я тупо все время вопил «открой личико, открой личико». Есть вещи, которых я не должен знать, и тем не менее, я должен доверять Богу и видеть массу того, что Он мне открывает, несмотря на то, что в это время я хочу знать только то, что Он скрывает. Одна вещь несомненна – это то, что общению с Богом, неопосредованному через общение с людьми и добрые дела, надо посвящать время. Отрывать это время от более, казалось бы, насущных дел.
В заключение опять возвращаюсь к этим ребятам, у которых карьера не пошла. К отцу Александру приезжали и другие, вполне верующие люди, которые делали одновременно блестящую карьеру, но упомянутые активисты, в нашем смысле, конечно, все были больными. Я думаю, они были в том же смысле больные, в каком апостолы были больными. Казалось бы, простые, физически крепкие ребята, со здоровой психикой, но у них была очень большая потребность в Отце с большой буквы. В Иисусе они нашли такого Отца – посредника с большим Отцом. Поэтому апостольская деятельность, которой они занимались, она такая сыновняя и совершенно неблагодарная. Построение Церкви – это совершенно неблагодарная вещь, потому что делаешь всё для людей, и ты не имеешь никакого права ни на мизинец ничего сделать, чтобы этих людей удержать при себе. Не имеешь права посягать на их свободу. Приходят, уходят… Бог через них дальше что-то делает, но тебе от этого ничего не достается. Отец Владимир Никифоров пару раз мне в письмах писал, что он всю свою жизнь раздал по кусочкам как хлеб – такое ощущение, что не получилось ничего из жизни.
Аминь.
© Священник Сергей Николенко 2016
