Семья Святого Лазаря

Ис 40, 1-5.9-11; 2 Петра 3, 8-14; Мк 1, 1-8

Время рождественского поста – это, собственно, время, когда такие церковные вещи, как литургия, чтения, молитвы помогают размышлять о новом творении. О творении, которое мы связываем с личностью Иисуса Христа, которого не видели никогда. Нужно как-то в себе, и в окружающих, и более того, в истории человечества суметь разделить творение, поврежденное грехом, испорченное безвозвратно, и творение, в котором действует благодать Божия, и которая дает дерзость и дерзновение, кураж для того, чтобы решиться быть такими же детьми Божьими, каким Иисус, очевидно, был. Полностью вверить свою жизнь в руки Божии. Мы будто состоим в теологическом отношении из двух людей: из одного напуганного, который старается всё грести под себя, и второго, у которого достаточно мужества для того, чтобы идти за Богом.

У нас сейчас есть монахиня в общине, но по субботам она редко имеет возможность присутствовать, сейчас мы занимаемся с ней, достаточно много разговариваем на группах. Это не новое какое-то открытие, открытие того, что в Церкви и в монашеских конгрегациях совсем не обязательно идут навстречу потребностям человека, удовлетворяя эти потребности, а скорее тенденция противоположная, — человека сформировать таким образом, чтобы он мог нормально жить в условиях, которые прописаны и установлены в общинах, в монашеских конгрегациях. И поддерживать порядки, условия, какими бы они ни были архаичными, устаревшими, потерявшими актуальность. Но это делается для того, чтобы сохранить верность харизме, верность духу основателей этой общины, показывать эту харизму другим, внешним. Понятно, что Церковь постоянно сама себя реформирует, как говорится в известном латинском изречении. Какие-то вещи обновляет, какие-то сохраняет.

Если говорить о монахинях сестры Терезы Калькуттской, то это достаточно новый, можно сказать, даже очень молодой орден, но все равно там эти традиции были построены и приспособлены для беднейших стран Европы и Азии. Сама основательница, Тереза, была из Албании, из беднейшей страны Европы, и конгрегация ее получилась в Индии, которая в те годы тоже была одной из беднейших стран мира. Беднейших — перенаселенных и поэтому беднейших. Белые покрывала, имитирующие индийское сари, вообще восточную одежду, — это солидарность с беднейшими, которая не позволяет пользоваться мобильным телефоном, интернетом, стиральными машинами и тому подобным. Конечно, это в условиях более благополучных стран, в условиях той же России кажется смешно, непонятно.

Точно так же мы читаем дневники и письма Терезы Младенца Иисуса, относящиеся к началу ХХ века, сто лет назад. Монастыри, которые круглый год не отапливались, постоянная стирка в ледяной, холодной воде, грубая одежда – нарочито грубая. Потому что со Средневековья сохранилось разделение между одеждой мягкой, из тонкого сукна, для богатых, и грубой материи для бедных. Кармелитки носили одежду из грубой материи. Питание неполезное, макароны. Тереза сначала растолстела как бочка на этих макаронах, потом на холодах подхватила туберкулез, от которого и скончалась благополучно, не дожив до 30 лет. И такие очевидные проявления жестокости – когда ее отец впал в маразм и нуждался в уходе и проявлениях любви, она осталась в монастыре и считала, что она правильно делает, потому что это важнее. И для нас проще всего встать на такую позицию, что это всё глупости, если хочешь хорошо молиться, хорошо исполнять свое посвящение Богу, нужно организовать для этого жизнь, чтобы все было рационально, все было удобно, чтобы никто не мешал бы этому. И тогда в человеческих условиях я смогу нормально разделять с Христом его страдания. Это очень просто, чересчур просто.

Взгляд противоположный — я иду в монастырь исключительно для того, чтобы страдать, заполнить искупительными страданиями в любой форме всю жизнь, и чем больше я страдаю от бытовых и организационных неудобств, тем приятнее Богу. Эта точка зрения тоже не годится. Крайность. С другой стороны, если мы посмотрим на этих монахов, монахинь, которые, живя в достаточно цивилизованных странах, умирали от холода, от недоедания, от туберкулеза – что, их смерть пустой была? Глупой? Тоже нет. Хотя бы потому, что на их примере потом условия жизни в монастырях, в условиях общения улучшались. Это нормальный закон жизни. Если все носят одежду неудобного покроя, если так принято, то никому не придет в голову ее менять, пока достаточно большое количество людей не заболеет и не умрет. Я, может быть, экстремально сказал, может быть, это нелепый пример, но по сути так. Точно так же, если мы будем жить в лживом обществе и делать вид, что ничего не происходит, это общество не поменяется никогда. Пока достаточно большое количество людей, протестуя, не останутся без работы, без денег, без семьи, не попадут в тюрьму и так далее. Пока они не примут эти страдания. Примут эти страдания не как то, что полезно им, а как то, что необходимо для движения человечества дальше.

Мы говорим, посвященная жизнь – значит, жизнь в послушании. Послушании, может быть, не очень умному и не очень совестливому церковному начальству. Это может быть – да, часто бывает. Но как монах к этому относится, ставя себя на место Христа – Христа на кресте? Как к тому, что дьявол нападает на мир. Нападает разными способами – делая это, в частности, изнутри Церкви, используя церковные же законы, правила. Если я буду нетерпим и буду устраивать революции – креста тут нет. Если я буду молча это проглатывать, тоже креста нет. Крест – это третий путь. Это путь борьбы без озлобления. Борьбы с любовью – это звучит как оксюморон, и лучше передает существо дела. Борьба с любовью. Это борьба, когда в любой момент ты должен быть готов к тому, что ради правды ты потеряешь жизнь – нельзя мазохистски этому радоваться, но нужно эту возможность все время допускать из любви. И тут мы наталкиваемся на психологически центральную вещь – я могу пожертвовать собой и отдать себя в грубые и нечестные руки, в руки палачей и убийц, если я знаю, что Бог любит меня еще больше, чем я себя люблю. Если этого нет, тогда это одна из форм мазохизма или психического какого-то расстройства, или просто слабоумия. Нужно иметь опыт того, что Бог любит меня больше, чем кто-либо другой, и чем я себя люблю. Мы имеем в нашем кругу дело, в основном, с людьми, которые не то, чтобы не имеют такого опыта, а не хотят разобраться с собой настолько, чтобы выделить из своего прошлого и настоящего этот опыт. Увидеть его как реальность, с которой надо иметь дело. Это грех. С проявлениями этого греха мы сталкиваемся на каждом шагу, от этого множество наших протестов, нетерпимость, наши, казалось бы, вполне разумные призывы к справедливости, аргументация за справедливость, на самом деле оказываются основанными на вранье. И это нехорошо. Аминь.

© Священник Сергей Николенко 2011