Семья Святого Лазаря

Сейчас болею – болезнь прежде всего получилась как срыв на фоне переутомления, общения с людьми один на один и в метро. Это значит, что сейчас нервный срыв, поэтому просто тяжело людям в глаза смотреть. Год прошел, много все своего натерпелись за этот год, по-своему. Испытания были, но не было такого рода испытаний, которые сплачивают общину, — я имею в виду испытания гонениями. Это испытания, после которых возможность собраться вместе на литургии воспринимается как самый главный подарок Божий. Тем не менее, мы собираемся здесь, — не все, правда, кто-то отошел от нас за этот год, это бывает, не нам судить. И я думал о Рождестве, о том, что сказать на проповеди, и думал, прежде всего, о собственном оптимизме, что с годами всё больше перемещается из видимого мира к невидимому.

Сегодняшние чтения — это тщательно подобранные чтения из Ветхого Завета, исполненные надежды, и новозаветное чтение, исполненное радостью новизны, хотя в Ветхом Завете и встречаются, и не раз, фрагменты, исполненные безнадежности. Но сейчас был выбран отрывок, исполненный надежды. Новизна, которая у первой Церкви была связана с тем, что было очень необычно, этот новый культ, культ жизни в Духе, жизни, в которой происходили необычные явления Духа по общей молитве, этот необычный стиль жизни, когда крестившиеся члены общины освобождались, наконец, от господствующего в обществе Духа двигаться наверх – двигаться к богатству, успеху, знатности. Это всё заменил призыв к свободе от греха, это стало главным мотивом. И главным источником новизны.

Сейчас я смотрю на нынешнюю жизнь, на общество, которое полу-христианское, полу-языческое. Характерный пример — это председатель избиркома Чуров. Он по воскресеньям, одетый в стихарь, читает у себя в храме, примерный христианин, а одновременно под его руководством творятся на местах те вещи, которые творятся. И он этого как бы не видит. Мы не знаем — может быть, к счастью, — о чем он там исповедуется, но нам, людям, которые идут на выборы или не идут, от исповеди его не перепадает ничего. Он показывает, что у него все в порядке. И это общество, наполненное такими как бы полухорошими людьми. Несколько суббот назад, когда был митинг, мы шли в сторону, противоположную потоку людей, к метро, и очень много мимо нас прошло молодых лиц, людей средних лет, и нельзя сказать, чтобы это были лица какие-то порочные или грубые, или какие-то неблагополучные. Наоборот, они все были отмечены и печатью материального благополучия, и печатью определенного интеллектуального развития. Но я всматривался внимательно, одухотворенности не было в них. У кого-то было в лучшем случае проявление солидарности на лицах, такое, может быть, ущемленное самолюбие. Одна совершенно безумная дама у Каменного моста, прекрасно одетая, накрашенная, прокуренная, выскочила из машины и спрашивала нас лихорадочно «как пройти, как пройти».

И с другой стороны, смотришь на это православие, с нарочито постными лицами, с волосиками на пробор, эти дамы духовные с поджатыми вечно губками. И это тоже беда. И невольно вспоминаются слова евангелиста Иоанна, когда люди Иисуса и приветствовали, и относились к Нему как к властителю их сердец и дум и всего. Иоанн пишет, что Иисус себя им не вверял, не доверял, потому что знал, чт? в человеке. Наша жизнь проходит на фоне постоянных духовных побед и поражений, и повторяю, что это съедает то ощущение новизны, которое было в первой Церкви. Если говорить о зависимых наших братьях и сестрах, с которыми многие из нас общаются, я уж не говорю о созависимых, это тоже такая череда взлетов и падений. Взлетов, когда Бог помогает человеку выжить, бросить пить, и человек останавливается на этом, не понимает, что и дальше с его стороны требуется такое же фантастическое усилие и фантастическая готовность к другим вещам. Он не готов к этому, потому что уже не умирает от алкоголя, как-то может жить. И получается такой полухороший-полуплохой человек, как все.

Думал я о Рождестве, что это за штука была, потому что в двух Евангелиях говорится об этом событии только в маленьких фрагментах в начале. Основной весь текст Нового Завета, послание апостолов, корпус посланий апостола Павла, — там ни про какую Марию не слышали даже, и размышлений о рождении Иисуса там практически нет. То, что мы празднуем сейчас, это ответ на потребности людей Церкви. Вот я думал об этих потребностях, и насчитал основных две потребности.

Одна – это потребность иметь солидно сколоченный миф, в который можно верить, который можно передавать, и который надежно защищает от вопросов и сомнений. Вот это очень сложное богословие Воплощения и богословие Марии – Девы, Матери Бога, Ее девства, которое никуда не делось после рождения – это богословие, которым христианская церковь жила полторы тысячи лет и во многом продолжает жить. Оно отвечает на еще одну фундаментальную потребность человека, о которой мы тут не раз говорили – потребность в материнском лице Бога. Отцовское лицо Бога обращается к человеку вроде бы как к разумному, ответственному существу, с которого можно спрашивать за грехи, вменять можно грехи. Материнское лицо совсем другое. Это та, которая прижимает к себе нашкодившего или ненашкодившего ребенка, и все прощает, и обволакивает этим материнским теплом, не спрашивая ни о чем. Потребность в таком материнстве у человека есть, и я бы сказал, что потребность в таком материнстве есть у падшего, греховного человека. Это потребность не нести никакой ответственности перед Богом, перед людьми, перед собой. Если посмотреть на Богородичный культ в церквях ортодоксальных – католической, православной, — то видно, как эта компонента греховная, слабодушная, она есть. Да, действительно, мы сознаем свое бессилие, и я сознаю свое бессилие быть хорошим, быть добрым по-настоящему. Но это другое.

Я думал еще о Боге – мы привыкли употреблять формулы «Бог истинен», «истинная вера». Но что это во внутренней жизни Бога означает? То, что Бог верит сам себе. У Него есть возможность полностью себе верить, объективная, и Он это делает – это не фантазии, это просто понятно. Внутренняя жизнь Бога основана на полном доверии. И я пытался думать, какие позитивные основания для рождественского всего этого хозяйства есть в Церкви, и подумал, что может быть, там лежал и опыт крещения. Я крещу другого человека, и с этого момента я знаю, что в нем появляется то, чему можно верить. В нем появляется «кусок», достойный доверия. Всё остальное в нем подвержено обману, но на этот фрагмент всегда можно рассчитывать. Это правда — идея нового рождения, рождения в Духе, и прочее бла-бла-бла. Может быть то истинное, что у нас в Церкви связывается с Рождеством, с рождением Иисуса, это представление о том, что появляется личность, достойная абсолютного доверия с самого начала. И настолько в этом отношении удивительная, что ко всемогущему страшному Богу обращается как «авва» — «папочка». Как моя дочка ко мне обращается — «папаша». К чужому человеку она так не обратится. Связи доверия, которые больше кровных, больше каких-то по-человечески эмоционально переменчивых. Вот это позитивная вещь, на которой я сейчас сосредотачиваюсь, переживая наше, по обыкновению, двойное Рождество. Аминь.

© Священник Сергей Николенко 2011