Семья Святого Лазаря

Деян 5, 12-20; Ин 20, 19-31

Может быть, общей темой нашей исповеди перед литургией было безумие, расчет на вещи, которые просто не должны быть. Самое простое – то, что лекарства, которые дают людям с психическими расстройствами, действительно смягчают реакции и делают эмоциональные реакции более позитивными, но с личностью человека как таковой они ничего не делают. Если человек не хотел меняться сам, а хотел, чтобы мир менялся вокруг него, лекарства с этим ничего не сделают. Лекарства могут просто облегчить условия для обращения на самом деле. И так далее…

Общая вещь – характерная для всех присутствующих – это уверенность в том, что больной может вести себя как здоровый. Это прежде всего в отношении себя. Это как дети подростки, которые начинают курить, разговаривать грубыми голосами, чтобы казаться взрослыми. Они не взрослые, они просто играют во взрослых. Быть взрослыми у них не получается, потому что ответственности нет той, которую вырабатывает годами взрослый человек. Вырабатывает на опыте потерь, на опыте размышления над потерями, на опыте работы над собой. А подросток – нет, ему главное казаться.

10  мая после мессы я поехал к парку Победы, и не доезжая уже видел вереницу людей. Вереница это мягко сказано – полкилометра почти вдоль ограждения, вдоль проспекта. Вереница в парк Победы. Первая ассоциация у меня была – когда перед пандемией привезли пояс Богородицы в храм Христа Спасителя, и там такая же очередь. Очереди огромные стояли в течение нескольких дней. Я к тому, что такие массовые явления имеют всегда религиозную сторону. Эти люди, которые в парк Победы и которые пояс Богородицы посмотреть, по большому счету имеют одно стремление – приобщиться к силе. В одном случае к силе Божьей, в другом к военной мощи. Не знаю, кто как воспринимает эту военную мощь, кто-то точно так же, как силу Божью, как проявление силы Божьей в конкретных обстоятельствах. Кто-то о Боге не думает, а его тянет просто туда, где проявление этой силы есть, и можно, я повторяю, приобщиться к ней. Распространить ее на себя, почувствовать, что ты не один, а эта сила с тобой. В массе народа эти эффекты усиливаются многократно, общностью, энергией общности.

В Церкви то же самое. Люди приходят на мессу, на воскресную мессу, их много, они все вместе. Тоже эффект общего приобщения к силе. А когда оказываешься один, начинают обуревать мысли всякие, которых в гуще толпы нет. В гуще единодушной толпы. Мысль о том, что зачем это всё, зачем моя жизнь так складывается, и правильно ли я живу вообще, и то, что я называю религиозной жизнью: каждое утро пойти на мессу или на литургию, отбыть как бы номер принятия Бога. Что там есть, кроме моей привычки? На что я трачу жизнь?

Большая часть святых тоже неизвестно на что тратила жизнь, потому что мало тех, кто осуществляли какие-то большие проекты, которые дошли до нас. А большая часть – они просто раздавали свою жизнь людям как хлеб. Нуждающимся и не нуждающимся. Левая рука не сильно понимает, что делает правая. Но там другое присутствует, святой, который делает добро из брандспойта на автомате, это просто идиот такой, святости там нет. Святой это человек, который имеет дело с неведомым Богом, все время держит в голове, что имеет дело с неведомым Богом. Находки есть, но он все время находится в поиске. Люди-то этих поисков не видят, они видят, что человек чудеса делает или мудрые вещи какие-то говорит. А внутри он ищет Бога все время. Ищет знаки Божьи, ищет голос Бога внутри себя. Сознавая свою неприспособленность для этого, никчемность для восприятия Бога как Он есть. Все равно он это делает, потому что других вариантов нет. А эти все бодрые катехизисы, бодрые проповеди с прописями как быть стопроцентным христианином, ради Бога…, это как анонимному алкоголику, который начинает лечиться, нужны простые лозунги 12-шаговые. «Сначала главное…», «трезвость…», и прочее. Но потом если он продвигается дальше, он видит, что жизнь в трезвости это тайна, за которую все время бороться надо. Где-то на этом месте надо сказать Аминь.

Священник Сергей Николенко