Семья Святого Лазаря

Чтения

Евангелие как бы очень экстремистское: «любите врагов ваших, благотворите ненавидящим вас, благословляйте проклинающих, молитесь за обижающих». Дальше там про щеку и про рубашку. Хочется поставить эти высказывания в один ряд с такими высказываниями, как «кто не возненавидит отца, мать, братьев и сестер ради Меня, недостоин царства Небесного. То есть высказывание такое экстремистское, но если в него въезжать как следует, то видно, что противоречие не такое уж большое. Потому что эгоистичная или идолотворческая материнская любовь, когда ребенок превращается для матери в идола, конечно, не идет на пользу ребенку. И это идолотворчество в себе нужно возненавидеть как тенденцию — чтобы можно было любить окружающих и себя тоже через Бога. Точно так же тут «подставлять щеку» — это не самоцель, подставлять щеку — это не заповедь. А заповедь — это все так же понимать, что Бог больше вражды. То, что мы принимаем за вражду, это часто бывает недоразумение, которое проходит и его нет, а сколько времени на переживания этого недоразумения было потрачено впустую, потрачено энергии на то, чтобы создавать в уме какие-то перевернутые дисфункциональные конструкции, потом их воплощать в жизнь, — и дьявол радуется.

В этом контексте я бы хотел сказать о созерцательной молитве. Для созерцательной молитвы нужна хорошая соответствующая форма – и физическая, и психическая, может быть, психологическая. Но эта форма не достигается такими же способами, как в миру. Заботы о здоровье, хождение по врачам, физкультура и сауна, хождение к психоаналитику и тому подобное. Эта форма достигается за счет вырабатывания соответствующего отношения к своим немощам, — не трагичное и даже не драматичное их восприятие, а такое восприятие, которое даже боль и другие проявления телесного дискомфорта позволяет воспринимать как вещь, вторичную по сравнению с устремленностью на Бога в данный момент, устремленностью личности к Богу. То есть, когда я болен, у меня что-то болит, или я какое-то несчастье переживаю, — да, это создает тяжелый фон, но я могу принимать этот фон просто как данность, как условие, в котором Бог сейчас желает принять от меня молитву. Бог понимает, что моя молитва сейчас не может происходить в каком-то там исключительном сосредоточении, концентрации, и, соответственно, в телесном расслаблении. Если у меня сейчас возможностей для этого нет, то Богу это и не нужно. Богу нужно, чтобы я себя поймал, нашел бы свое «я» в том состоянии, в каком я сейчас нахожусь. И молитва может быть очень простой, просто «Боже мой», не более того. Это не означает, что эта молитва плохая. Это, скорее, означает, что я не могу сейчас получить полное удовлетворение от этой молитвы, — удовлетворение, которое мне доставляет развернутая рефлексия над переживаниями в молитве, над какими-то фрагментами жизни, которые могут всплывать в молитве, когда могут открываться какие-то мировоззренческие истины. Ради Бога, если они открываются – это хорошо, да, но если не открываются, — тоже неплохо. От этих открывающихся истин нужно точно так же отделяться, как от детей и родителей, чтобы не возлюбить их больше Бога. Таких людей мы видим много, и книжки пишут, в основном, такие люди. Страдающий человек часто на уровне чувств и мыслей воспринимает Бога в молитве как пустоту, но тем не менее он знает, что Бог — это не пустота, молитва его не падает в пустоту. Он это чувствует и знает, для нас это в обиходной речи разные вещи, но когда мы говорим об опыте Бога, это то, что находится на грани чувства и знания, иногда сползает больше в знание, иногда больше в чувство. Если мы получаем в молитвах какие-то познания, какие-то идеи, то это значит, что нам нужно обращать внимание на нашу чувственную сферу, чтобы знания не были отдельно от моего «я». Обычно рационализация или рассудочность указывает на заброшенность, отчуждение от себя. Точно так же излишняя погруженность в эмоциональные ощущения тоже обманчива. Аминь.

© Священник Сергей Николенко 2013