Семья Святого Лазаря

Рим 13,11-14,4; Мф 6,14-21

Человеческая жизнь — это вообще пост: в том смысле, что все время приходится следить за собой. Следить за тем, чтобы очень притягательные и милые сердцу вещи не захватывали сердце. Очень важно для человека ощущение общности. Эта общность порождается тысячей мелочей и начинается с семьи, с историй, которые рассказывала бабушка, с голоса мамы. Во многом она начинается с языка — очень во многом. И ощущение «своих» пропадает, когда мы видим человека, который одевается не так, или держится не так, или говорит не по-нашему. Возникает ощущение дискомфорта. Это нормальное ощущение — оно указывает на проблему, которую нужно преодолевать. Но вот это деление «свой-чужой» происходит на уровне ощущений. Ощущения — вещь не то, чтобы нестойкая, но они то возникают, то пропадают. А стойкие ощущения прорастают в идеи, которые для людей очень важны, потому что придают ощущениям законность. Национальная идея берется именно отсюда. Она очень близка природе человека — но поврежденной природе. Поэтому человека, который не такой как мы, мы стараемся просто игнорировать, исключить из общения так, как будто его нет. Или вести себя так, будто он предмет, с которым можно обращаться, не учитывая его человеческого достоинства. Я сейчас говорю очевидные вещи, но вместе с тем они страшные. Прорастание ощущений в идеи, когда захватывает большие массы, приобретает огромную силу.

Мы говорим «нацизм» — что это такое? Это такой как бы сверхоптимистический и наивный взгляд на человека. Если люди ощущают единство в рамках нации, этого достаточно, чтобы они жили между собой честно и благородно, без частной собственности, без богатых и бедных, при социализме. Национал-социализм это вот такая вещь. Но мы привыкли под нацизмом подразумевать немецкий нацизм, это нечто иное. Под ощущение общей униженности нации после Первой мировой войны была подставлена идея неравной ценности различных наций, различных рас. Нынешнюю Европу пытались построить как конгломерат народов, в которых люди были бы освобождены от звериности, от опасной компоненты национального чувства. Там этническая принадлежность сохранялась бы, не подавлялась и уважалась. Но при условии такого же уважения других этносов и наций. Это тоже мечта. И мы видим, как эта мечта – благородная мечта – все время дает сбои. Пар, так сказать, вырывается там, где не ожидаем этого: в секуляризации Европы. Секуляризация по сути является возникновением новых религий, нерелигиозных на вид. Нью-эйджерство, агрессивный феминизм, все эти дела с возможностью самому себе выбирать пол и обращаться с ним, как хочешь – это все такие религиозные по сути вещи: просто потому, что человек устроен как религиозное существо. Он во все должен вкладывать душу. И традиционные религии имеют националистическую окрашенность, особенно в странах, которые пришли в Европу из восточного блока.

Если говорить об Украине, которая у всех на устах, то позиция украинской грекокатолической Церкви, которая считает нас как бы своей дочерней церковью, основана на двойных стандартах — и это видно со стороны. С одной стороны, они стремятся в Евросоюз как в место, где будут уважать достоинство, будут с ними обращаться не так ужасно, как обращается с ними Россия. С другой стороны, дух этой Европы они не приемлют, и значит, стремятся войти в Европу, как бы сохраняя свои настоящие христианские национальные ценности. Когда мы оцениваем различение духов и покаяние, то это в себя включает и различение нестыковки в идеях. Мы стремимся в Европу, чтобы она уважала наше достоинство, но одновременно обвиняем Европу в том, что она не понимает, что достоинство человека основывается на религиозных основаниях. Такие нестыковки легко замечать со стороны и обвинять в них. Гораздо труднее влезать в шкуру людей и Церкви, которая находится под сильнейшим давлением исторически возникших страстей, невежества, предрассудков и всего такого. И, конечно, точно такой же комплекс мы видим и в России, но он осложнен еще пережитками имперского сознания. С одной стороны, мы стремимся в европейский мир, с другой стороны, плевать мы на него хотели, и так далее.

Еще одна беда — это то, что современное европейское сознание приводит к возникновению слабых лидеров. Лидеров, которые настроены на работу в благополучной ситуации, и легко теряют голову в серьезных конфликтах. Церковные лидеры здесь не составляют исключения. С одной стороны, это плохо, с другой стороны, это так, как есть. Бог действует через тех людей, которые у нас есть. Возникающие конфликты, столкновения, — это шанс для роста этих людей. В частности, для нашего роста, для более глубокого понимания места в том обществе, в котором мы находимся. Понимания нашего места в Церкви, в глобальном человеческом пространстве, и к пониманию, наконец, нашего места в вечности. Если в этих событиях — таких страшных, жестоких, кровопролитных, захватывающих – оказывается подавлена и парализована человеческая свобода, то для Бога эти события пустые, там не происходит ничего. Происходит такое печальное столкновение человеческих стад, из которых надо изгонять легионы духов. Вот изгнание легионов духов имеет смысл для Бога. А само столкновение, как бы оно ни привлекало наши взоры, как бы оно ни затягивало нас, для Бога оно просто не событие. Это предмет для сострадания или страдания Бога, но не событие. И вот поскольку, по-видимому, весь наш пост пройдет под знаком этих событий, я предваряю его такими соображениями. Аминь.

© Священник Сергей Николенко 2014