8 мая 2022 г., воскресенье
Май 8, 2022
Ис 43, 9-14а; Мк 15,43-16,8
Я в свое время читал, что были десятки людей, которые утверждали, что они на субботнике вместе с Лениным тащили бревно – знаменитая картина есть, фотографии. Я так понимаю, что большая часть из них это не были жулики, они действительно так думали. Есть такой механизм человеческой памяти, какие-то истории, которые сильно переживаешь, через какое-то время кажется, что это происходило с тобой. Я помню, как шпион один рассказывал: чтобы вжиться в легенду, он приезжал в места, где по легенде проходило его детство, а через какое-то время, через сколько-то лет ему эти места начинали сниться как места его собственного детства.
В общем, я думаю, что разночтения в Евангелиях в какой-то мере связаны с этим. В одном Евангелии мы читаем, что Мария Магдалина встретила воскресшего Иисуса, но не узнала Его, подумала, что это садовник. Тут мы читаем про ангела, сидящего во гробе. Женщины, допустим, обсуждали с учениками: кого-то видела, с кем-то разговаривала… Спорят, думают, кто это может быть. Может, ангел, а может, и Иисус. И так со временем у этих женщин откладывается в голове, мол, видела ангела. Или Иисуса видела. Но что-то было, судя по тому, что эти вещи приводятся в одном Евангелии, другом, третьем. Значит, что-то такое было. Поэтому я всегда заостряю внимание на том, что Воскресение – это такая тайна, и непонятно, как оно произошло и какой вид имело.
В богословии говорят о динамизме Воскресения, о том, какое влияние оно оказывает на людей. Да, оказывает – может быть, мы читаем в первый раз это как сказку какую-то, во второй, третий и десятый раз мы начинаем вдумываться, как же это происходило на самом деле, как это воспринимали люди. А на сотый раз мы уже и не читаем ничего, а просто думаем – воскрес, для нас это факт. Чего об этом думать, просто смерти можно не бояться так, как мы боялись ее раньше, перед тем, как читали это Евангелие в первый раз. Потихоньку доходит, что есть вещи поважнее, чем наша смерть, смерть других людей, наших близких… Что было бы слишком просто, если бы этим дело оканчивалось.
Извивами у меня ассоциации идут к интервью Папы газете Corriere della sera (я так понимаю, что весь местный католический мир уже его прочел), где он впервые заговорил о том, что война в Украине – это не дело только Украины и России. Это не просто гражданская война, не прихоть Путина, он говорил о «лае НАТО у дверей России». Понятно, какая картина у него в голове была, когда какая-то собака бродячая или чужая демонстрирует враждебность, я от нее ухожу, убегаю, закрываю дверь, и она под дверью начинает злобно лаять…
Другую вещь он сказал о том, что это конфликт не двух сторон, там действуют другие силы. Америку он не называл, но это подразумевалось. В том же интервью он рассказывал о своем разговоре с патриархом Кириллом, что патриарх ему полчаса показывал карту или зачитывал по бумажке причины для нападения на Украину, и что Папа сказал – брат, что ты мне это тычешь, я в этом не понимаю ничего. Мы с тобой слуги Божии, наш язык – это язык Евангелия, другой совсем. Потом в интервью он назвал Кирилла «мальчиком-министрантом Путина». То есть, по остроте этих высказываний видно, что он в большом раздражении от того, что язык Евангелия не работает, не слушают его, и не только политики, но даже брат его Кирилл говорит на другом языке, техническом языке политики. Патриархия потом давала разъяснения, опровержения, но это сейчас не принципиально.
Принципиально, что язык Евангелия о том, что смысла нет враждовать. Будем враждовать – это испортит не только нашу земную жизнь, ненависть заблокирует для нас путь в небесную жизнь, в вечную. В этой связи я вспоминал блаженного митрополита Андрея Шептицкого. Не совсем нашего, он митрополит УГКЦ, который воспитал и поставил нашего Леонида Федорова. Во время войны, уже ближе к 1943 году, он писал письма, обращенные к солдатам украинской повстанческой армии, их там две было – УПА и УНСО. И письма такого рода, что, хорошо, вот вы защищаете нашу свободу, но почему же вы такие жестокие. Ваша жестокость сводит к нулю всю позитивную сторону нашей борьбы. Понятно, что это тоже не имело никакого влияния в тот момент, потому что хлопцы молодые, идейные, малограмотные, горячие… А тут борьба, романтика, азарт, справедливая месть, палец на спусковом крючке, предателям смерть…
Еще я думал о такой ситуации, как, допустим, на линии соприкосновения российских войск и украинских священник служит литургию, подходят солдаты с одной стороны, с другой стороны, слушают, молятся, потом он их причащает. Они расходятся опять по окопам, по брустверам. Будут стрелять друг в друга, это понятно, но некоторые с усилием, превозмогая себя. Понимая, что стреляют в таких же братьев, детей Божиих. Но это такой как бы мысленный эксперимент…
Последнее, что в этой связи я хотел сказать, это молитва за мир. Мы говорим, молитва за мир – но нужно пережить цену миру. Это необязательно военные несчастья, достаточно пережить потерю близких, потерю любимых людей. То, что дает опыт того, что смерть – да, это очень тяжелая и страшная вещь, и кажется, что навсегда, но одновременно в какой-то момент я начинаю понимать, что не навсегда это, остается связь любви. Эти вещи, связанные с потерями, если человек действительно пережил в духе Евангелия, тогда он более или менее будет чувствовать, что такое молитва о мире. Это не молитва о том, чтобы всё было тип-топ, и солнце сияло, и все мороженое ели. Это молитва о том, чтобы люди соединились на невидимом уровне, на уровне любви Божией, которая не устраняет противоречий, может быть, антагонистических каких-то противоречий, но позволяет видеть, что перед тобой соперник, а не враг. Соперник, с которым нужно конкурировать и соперничать. Но невозможно стремиться к тому, чтобы его не было, чтобы его не существовало в этом мире. Вот что такое молитва о мире. Должен сказать, что если бы это было, и если это будет, это не означает, что можно было избежать в мире войн, санкций, всего такого – это не факт. Может быть, но не факт. Но это не превращалось бы в войны на уничтожение людей. На уничтожение каких-то общественных институтов, да. Но в падшем мире это разделение на людей и институты оказывается утопией… Аминь.
Священник Сергей Николенко
