Семья Святого Лазаря

Аристотель бы осудил этих людей, Иисуса тоже. Имеются два положения, одно положение о прощении грехов Богом, другая посылка «встань и ходи». Связки нет между ними. Для людей такой связкой оказался психологический эффект, то, что они были поражены происшедшим. Этот паралитик, из их городка очень маленького, где все друг друга знают, оказался исцелен. Прощение грехов, как и сам грех, относится к тайне веры. Потому что мы как правило, в жизни видим ошибки какие-то, серьезные, несерьезные, даже трагические. Или видим действия какие-то, которые казались правильными, потом дали ужасный результат, и мы понимаем связь действия с результатом. Это всё догадаться можно. Но как додуматься до связи нашего поведения с невидимой реальностью, с невидимым Богом, не просто с силами невидимыми какими-то, которые во Вселенной есть, и которые лучше не трогать, а то хуже будет… А с тем Богом, который за пределами всех сил, и далеко за пределами нашего видимого горизонта, Который является причиной, источником, Творцом… Это одна вещь.
Вторая вещь – слушал я опять на этой неделе лютеранские гимны. Один гимн, написанный на стихотворение 17 века, Тридцатилетняя война, напоминает некоторые псалмы из Библии, говорящие об ужасах войны. Язык более грубый, более приближенный к нам, и слова «грязь, боль, раны, мерзость», это всё есть, никак не приглажено, как в православных каких-то песнопениях бывает. Когда пытаюсь въехать в эту атмосферу, в мир автора, действительно там оказывается, что на Земле ничего хорошего не видно. Может, что-то мелькает как солнышко, зеленая травка, но тут же пропадает под мерзостями и ужасными вещами, которые гораздо ближе. Поэтому надежда только на Бога, надежда на спасение.
В первом Чтении сегодня шла речь о спасении, о том, чтобы к этой вещи не относиться пренебрежительно. Неверно, что пренебрежительно можно относиться к этому только когда жизнь у нас благополучная, комфортная. По-видимому, в испытаниях тоже есть возможность пренебрежения, когда человек поглощен одной навязчивой мыслью, лишь бы выжить. Гори всё огнем, лишь бы самому остаться в живых. Это такой барьер, который, к сожалению, трудно преодолеть. Барьер эгоизма. Но в какой-то мере, я думаю, он у всех присутствует. Сейчас время об этом думать, о спасении. С другой стороны, Лютер и его семья, его родители перед нами присутствуют в портретах Кранаха-старшего. Портреты родителей очень впечатляющие, особенно мать. Лицо исключительно жесткое, всё в какой-то заботе, и видно, что мир для нее – это такая жестокая арена для деятельности, скорее, для выживания. Мне после этого стало понятней, как сам Лютер никак не мог избавиться от чувства греховности, от ощущения вины перед Богом, как он исповедовался по пять часов, и все равно избавиться не мог. Пока не наступил у него момент инсайта, или капитуляции, может быть, когда он плюнул на всё и решил, мол, я верю, а всё остальное – это дело Бога. Вот Он пусть спасает, я не могу ничего. Но поскольку все-таки личность такая была, с неустойчивой психикой, потом про это он много всяких глупостей говорил, типа если я оправдан, я могу сколько угодно греховных дел совершать и грешить, Богу это неважно, Бог меня уже оправдал. Сейчас я эти особенности личности его стараюсь не выделять. Просто он как бы оказался в удачное время в удачном месте, когда в Германии, в странах на Севере, очень сильный был кризис разделения власти между церковной феодальной аристократией и светской. Лютер со своими тезисами попал как спичка, которая упала на дрова уже очень хорошо пропитанные бензином зависти, ненависти и всего такого. Как обычно, крестьяне, я имею в виду крестьянские восстания, эти крестьяне оказались таким веществом, которое бросалось в топку политических дел. Политических и дьявольских дел. И что труднее всего для понимания и оправдания, дел, через которые осуществляется Провидение Божие. Не знаю, стоит ли продолжать развивать эти темы. Тема спасения, греха и Провидения, которая действует не просто в личных человеческих масштабах, но в огромных исторических масштабах…
Аминь.

Священник Сергей Николенко