Семья Святого Лазаря

Тяжело пробиваться через иудейскую ментальность к сути дела. С одной стороны, важность для первых христиан фигуры Иоанна Крестителя как свидетеля. Идея, что если человек заявляет о себе нечто сам, то непонятно, верить этому или нет. Если есть свидетель на суде, тогда другое дело. Это такой юридический аспект. Важный для иудейского представления о законе, который установлен Богом. Другой аспект – это пророчество о конце мира, о Суде, когда придет Судья, и пророчество которое у Малахии есть. Что перед этим должен вернуться Илия, которого забрала на небо огненная колесница, он должен вернуться таким же путем и возвестить о пришествии Судьи. Поэтому и спрашивают иудеи у Иоанна – не Илия ли он? В версии евангелиста Иоанн Креститель отвечает словами из пророчества Исаии: я глас вопиющего, исправьте путь Господу в пустыне. В пустыне барханы, поэтому там ходить плохо. Идея выпрямить рельеф, чтобы легко было идти. Тоже символика большая – барханы или горы, высоты, на которых капища, сравнять их надо, чтобы ровно было. Если в эти библейские ассоциации углубляться, в этом утонуть можно. Но идея прихода Илии более прозрачна, это подготовить подсудимого к суду, дать ему возможность раскаяться в преступлениях. Действительно по сути дела проповедь Иоанна Крестителя об Иисусе, о себе, примерно такая же – что мир испорченный, вы все стараетесь подлизаться к Богу, чтобы вас Он сохранил, из этого ничего не получится, Судья придет, Мессия придет, уничтожит вас вместе с вашим миром и барахлом. Создав новый на этом месте. Мы наш, мы новый мир построим…

Епископы наши выпустили послание к Рождеству, вы читали его, конечно, от корки до корки, изучали внимательно, медитировали над ним. Там по сути дела написана одна вещь – что Рождество это время размышления о пришествии Спасителя и о конце мира, Страшном Суде, о Втором пришествии. Поскольку первое пришествие без второго никакого смысла не имеет. Иисус умер, воскрес, это Его частное дело, нам-то что с этого? Нам интересно чтобы мы сами воскресли, соединились с нашими близкими, ушедшими, соединились, может быть, не с такими как они сейчас, покореженные болезнями, зависимостью, созависимостью и прочее. А с теми, какими их Бог замыслил, с прекрасными. Сейчас эти люди, с которыми мы общаемся, которые близки нам, тоже мы иногда прозреваем, что они прекрасны, так же, как и мы сами. Но эти моменты мимолетны. Чаще ропот, недовольство, и прочее…

Это Второе пришествие, встреча. Тут тоже есть такой момент, мы о нем думаем, как люди думают о бесконечности. Что бесконечность это нечто, за пределом чего ничего нет больше. Мне кажется, что мало кто задумывается реалистично о том, что будет после Суда. Вчера я говорил, что  человек думает «у меня есть профессия», что-то делает. Но будет Страшный Суд, мою организацию, мою контору разгонят, потому что она греховная такая. Начальник мой, который на меня орал, пакости делал, уже начальником не будет, вообще его не будет, если Бог поистине прозорлив и нелицеприятен. А мне тогда что делать? Чем я буду заниматься? Семья моя – останется от нее что-нибудь или нет, при тех отношениях, которые сейчас? С умершими мы встретимся или я, уже умерший давно, встречусь с живущими здесь. Ну встречусь, а как мы дальше-то будем? Что делать будем? И вообще что за мир такой будет? Объединить мир этот наш, в котором мы пока что находимся, в котором мы в телах и не можем себя никак отделить от наших тел, это немыслимо, как это сделать. С другой стороны – души, как сделать, чтобы они обрели телесность? Что это за телесность будет? Или наша телесность должна как-то измениться, чтобы разрушить этот барьер общения с душами? Это говорит об очень простой вещи – о том, что физические законы поменяться должны. Привычная наша структура, реальность должна поменяться, неожиданным для нас образом, непредсказуемым.

Некоторым намеком на это служат явления Иисуса после смерти, как они описаны в Евангелиях. Вот Его тело, материальное вполне тело, вполне узнаваемое, с ранами – оживший труп как бы. А иногда некая фигура, которая возле них, как в Эммаусе, и они не признают ее, пока эта фигура каких-то знакомых действий не совершает. Иногда просто как призрак. Это совершенно для нас страшная картина мира, в которой всё текучее. За материальное ухватиться нельзя, потому что оно изменчиво в наших земных глазах, в глазах учеников тех же…

Последний момент – это то, в чем суд. Посмертный суд, очищение души, когда от нее куски, непрозрачные для Бога, отрываются с мясом как бы, очень болезненно. Пока не будет достигнута полная прозрачность, собственно пригодная для воскресения, акта воскрешения. Наше нытье каждый раз перед службой, Евхаристией, оно показывает, насколько мы эту непрозрачность ощущаем и мучаемся от нее. И достоинство, если можно сказать, нашей духовности, в том, что мы знаем, насколько эта поврежденность природы глубоко и серьезно в нас укоренена, и как трудно исправлять ее. Своими руками это просто невозможно. По жизни я бы сказал, что мы телепаемся, понемножку стараемся, но говорят, что жизнь учит. Верующего человека Бог учит через жизнь. Верующего человека Бог учит не совсем так, как неверующего. Неверующий часто оказывается просто как деревяшка, в которую молотком забивают гвоздь, деревяшка просто не понимает, что происходит, зачем. У верующего человека все-таки не совсем так, хотя так тоже есть, но бывает, что открываются пути, открываются причины, настоящие, когда размышляешь о милосердии, о мудрости, об этих вещах. Так что, конечно, хорошо бы нам для себя этот рождественский зоопарк одухотворить побольше. Аминь.

Священник Сергей Николенко

Изображение: Александр Иванов, Голова Иоанна Крестителя, этюд к картине «Явление Христа народу», ок. 1840