Семья Святого Лазаря

Мих 4, 6-8; 5, 2-5а; Гал 4,4-7; Мф 2, 1-12

Рождество уже все отпраздновали. Обычно, когда строят рождественскую проповедь, раздувают эмоционально контраст между величием космического события, северное сияние с ангелами и прочее, и контраст с жалкой обстановкой этого стойла, где рождение произошло. Вообще эти рождественские тексты очень насыщены символикой, в которой разбираться познавательно, это может быть медитацией. Но я бы сейчас о другом поговорил. В Церкви, особенно в католической Церкви всё время разъезжались в разные стороны две линии: философская и мистическая. Философская стремилась к логической непротиворечивости построений, в мистической линии это не получалось никак и никогда не будет получаться. Система догматов хоть и описывает тайну, но делает это как бы в логической форме. Есть Бог, есть творение, соотношение между Богом и творением – Бог его сделал, замыслил его и сделал. Творение испортилось – это тайна, но Бог его спасает. Спасал сначала через пророков, потом послал Иисуса Сына своего, самого эффективного Спасителя. Из философских положений получается, что более эффективного, чем Иисус, не может быть. Пророчество на Нем заканчивается.

Мистический путь совсем другой, он не смотрит на логику, на эпистемологию, он смотрит на то, что предстает перед внутренним взором. А перед внутренним взором предстают странные вещи. Иисус Богочеловек, Он ощущает в себе Бога. Я тоже человек, я крещеный человек, я тоже ощущаю в себе Бога. Если мы говорим, что Бог создал человека, создал меня, если у меня есть ощущение, что я себя создал, глубокое такое, значит, отвергать его на основании того, что догматически так не может быть, нельзя, наверное. Нельзя отвергать. Действительно, смотрим мы на мир. Есть маленькие масштабы мира – родился, мама, папа, сходил в школу, женился, работа, машина, получка. Потом умер. Такие масштабы мира. Можно жить в других масштабах, в масштабах того, что не просто атомы, а схемы химических соединений, веществ, из которых я состою, непонятно с каких пор пошли. Неживая материя какая-то, потом возникли в ней кусочки аминокислот, живые такие штучки стали возникать, у которых конечно не было такого сознания, как у меня, но какое-то другое было, поскольку они живые. Даже не сознание, а просто знание. Когда это всё как творение происходит, одно разрушается, другое возникает, знание перетекает, не исчезает. Наше тело, наша личность, это хранитель такого знания о Вселенной, о начале Вселенной, которого мы себе нашим слабым сознанием и представить не можем.

И вообще, когда мы говорим о душе человека – есть иллюзия или искушение даже, отождествлять душу с сознанием, с носителем сознания. Но сознание, будучи связанным с телом, как функция тела, дает сбои. Бывают какие-то травмы, при которых происходит потеря сознания. Тело функционирует, вероятно, и душа в нем есть, а сознание ничего не фиксирует. Или какие-то психические расстройства, при которых пропадает восприятие своего «я» и личность не отделяет себя от окружающего мира. Вообще в свете нынешних игр с искусственным интеллектом, создается впечатление, что «я» это просто такая удобная подпрограмма, которая возникает в процессе оптимизации огромных данных от внешнего мира и от внутреннего состояния. Когда Иисус говорит в Евангелии, что никто не знает сердца человека, только Бог – да, сознание это слабенькая такая штучка. Это я к чему – к тому, что опыт большого мира, не укладывающегося в сознание, тем не менее дает себя знать. Сознание воспринимает его как особый мистический опыт, который ему не удается как следует обработать.

Что мы можем заметить в мире – это бесчисленное количество связей. Есть примитивные пословицы – посеешь привычку, пожнешь характер, посеешь характер – пожнешь судьбу. Да, так и есть, это отмечает причинность, которая связывает, казалось бы, самые далекие части мироздания, структуры мироздания. В Евангелиях как раз в сценах, связанных с рождением Иисуса, мы видим попытки связать разные планы. Тут сцена у Луки, с ангелами, и сцена у Матфея с волхвами, с астрологами. Большая политика тут же, и звезда. Силы видимого космоса, всё вместе тут…

Жизнь идет, и что мы видим вокруг себя? Рождество, Спаситель, всё прекрасно, духовный прогресс идет. А мира нет. Человеческая греховность не девается никуда. Мы видим, что мир и общественный покой всем хороши, но человека они развращают. Это развращение идет, и может быть, главная черта этого развращения – принципиальная нерешительность. А войны приносят другое – встряску. На фоне ужасов и потерь возникает главная добродетель, которая ценится – решительность. И потом, когда война заканчивается, эта решительность начинает косить косой направо и налево, по привычке, пока всех от нее настолько не затошнит, что начинается великий праздник нерешительности, который почему-то называют миром. Эта цикличность, она сложная, потому что ритмы социальных событий на земле разные, они переплетаются, накладываются. Толку не видно…

Когда смотришь духовным взором, каждый думает: а когда же, наконец, обещанный конец мира? Когда исторические события, наконец, однозначно будут идти людям на пользу? На этом месте положено говорить о надежде, которую Бог дает. Дает, конечно, дает. Но важна-то не надежда, надежда просто так – это эмоциональная ерунда, а важен опыт, который у нас есть. Опыт работы Бога в мире, и опыт Бога внутри нас. Говорящий что всё хреново, и я сдаюсь, но на самом деле не сдаюсь. На самом деле, говорит во мне голос, я не сдаюсь. Аминь.

Священник Сергей Николенко

Изображение: Лоренцо Коста, Рождество (фрагмент), ок. 1490