Семья Святого Лазаря

Лазарева суббота

Евр 12, 28 – 13, 8; Ин 11, 1-45

Это одна из самых ярких сцен в Евангелии от Иоанна и вообще в Новом Завете, и во многом потому, что здесь показаны отношения внутри собравшейся общины. Община неоднородная. Пользуясь современной терминологией из канонического права, мы бы ее назвали секулярным институтом.

Собираются Иисус с учениками – община, в то время компактно живущая, точнее путешествующая. Семья: Лазарь и его сестры – люди, которые любят друг друга и Иисуса любят. На фоне любви, которая охватывает их всех, происходят жестокие вещи. Иисус узнаёт о болезни Лазаря и намеренно несколько дней не двигается с места. Никому, кроме самого Иисуса, непонятно, почему Он так поступает. Это испытание дружбы, доверия, любви между ними всеми – потому что этот поступок затрагивает отношения не только между Иисусом и Лазарем, но и между Иисусом и учениками, Иисусом и сестрами Лазаря. Искушение грозит разрушить всю эту постройку любви, весь секулярный институт.
Повторяю, только Иисус с самого начала знает, для чего это нужно – не только для торжества жизни и любви в этой группе, но и для иудеев, которые пришли посмотреть, и для тех, кому об этом рассказывают. Это нужно ученикам, для укрепления их. Когда Иисус умрет и будет похоронен, учеников будет поддерживать память о воскресении Лазаря, хотя они и не будут этого осознавать.
Мы видим, что здесь воедино переплетены внутренняя жизнь общины, общение с Богом, молитвы сестер к Богу через Иисуса, апостольство общины, миссия общины. Харизма этой общины – рассказывать об Иисусе как Спасителе. Главная особенность харизмы общины – свидетельствовать об Иисусе вплоть до насильственной смерти, которой почти все ученики и погибли…
Одно из центральных богословских понятий – общение святых. Общение – от слова «общий». Это то, что делает жизни людей не изолированными, а пересекающимися, сопричастными.
Когда не о чем поговорить, можно поговорить о погоде. За этим стоит стремление людей нарушить отчуждение, которое есть между ними. Помните ситуации, когда не знаешь, что сказать, а чувствуешь, что сказать что-то надо, потому что не в природе людей быть чужими друг другу.
У советского человека, слово «общество» ассоциируется с комсомольским билетом, взносами, отчетно-перевыборным собранием – с вещами, которые по-человечески не нужны, чужие, отчуждены от личности. Но общество – нечто другое. То, что люди образовывают, чтобы вместе жить. Бог не создал человека одиночкой. Ведь и сам Бог – не одиночка. Одно из имен Бога – имя, на котором Католическая Церковь в двадцатом веке стала настаивать – общение. На иконе Рублева Троица изображена как общение…
Пока мы еще живы, мы отчасти общаемся, а отчасти нам кажется, что общаемся. Работает защитный механизм. Природа человека стремится выйти из одиночества, и одновременно страшно открываться перед другим человеком, который может мне нанести удар. И мне будет очень больно. И стыдно будет, если он обо мне кому-то расскажет. Такие люди придумывают обходные формы: как получить от человека участие, ничего о себе не раскрыв. Очень умным надо быть, чтобы это провернуть, и ведет эта дорога прямиком к безумию.
Вранье так и висит в воздухе. На разных уровнях: и когда люди очень близкие (в семье, в общине), и когда люди далеко друг от друга (решения правительства). Много вранья. В частности, оно плохо тем, что заполняет то пространство, которое мы можем и должны отвести для настоящего общения.
Умирает человек. Было какое-то у нас общение с ним, что-то настоящее было, что-то фальшивое. Но сейчас, когда он умер, как я могу с ним общаться? Есть простые ответы из катехизиса: общение возможно в Святом Духе. За тех, кто проходит очищение, молиться надо. За тех, кто отказался от Бога бесповоротно, надо ли молиться? Есть такой взгляд: молись – не молись, не поможет. Другой взгляд – природа человека настолько предназначена для Бога, что отказаться полностью от Бога – для человека крайне неестественно. Эту крайнюю степень неестественности в Католической Церкви называют адом.
Это красивые слова. На самом деле как нам определить, что настоящего в общении? Первый критерий – правда всегда мучительна. Она приносит освобождение, но осуществлять ее мучительно.
Но мучительности мало. Другой критерий: важно, чтобы правда служила любви и наоборот. Любовь – тоже слово затасканное. В Боге истина и любовь неотделимы, это две стороны одного и того же. Если я желаю другому человеку добра, но ради этого начинаю ему вешать на уши лапшу, чтобы он не так огорчался, не так пугался, чувствовал себя лучше, всегда надо тщательно проверить: для чего я это делаю? Чтобы лучше было этому человеку или чтобы мне было не так больно смотреть, как он страдает? Если я забочусь таким образом о себе, то ухожу от Христа. Крест Иисуса – ключевой символ для проверки подлинности общения.
Каналы общения – каналы, по которым мое «я» соприкасается с «я» другого человека, и образуется «мы», аналогичное тому «мы», которое есть Бог. Много этих каналов: можно потрогать, что-то сказать, физиономию такую скорчить, что человек всё поймет. Очень наполненный канал – речь. Когда мы говорим об Иисусе как о слове Бога, мы имеем в виду, что в Его личности осуществляются все каналы общения, какие только возможны.
Есть невидимые каналы. Их, я думаю, гораздо больше, чем видимых. Есть взаимодействия, которых мы на сознательном уровне не отслеживаем. Есть общение в молитве. Неизвестно, что это. Знаем, что это есть, что молитва сопровождается множеством психологических, парапсихологических, информационных механизмов, но по сути молитва совершенно неосязаемая вещь, которая устанавливает то, что я назвал «мы». Молитва делает из нас общность, в которой я вроде бы сохраняю свою самостоятельность и свободу, и в то же время воспринимаю как свое то, что говорит Святой Дух.
Молясь о мертвых, мы, конечно, получаем в этих молитвах утешение. Это наше право. Но главное – не искать этого утешения для себя и не искать мелких воображаемых утешений для умерших. Главное – устремляться бесстрашно в глубину тайны человека, где никакое вранье невозможно…
Мы говорим «жить по Евангелию». В документе «Братская жизнь в общине» коротко и ясно описано общинное измерение евангельских советов. Чистота узнается и познается членами общины в опыте наблюдения над тем, как другие живут в общине в правде и в чистоте – в чистоте одиночества или в супружеской чистоте, где сексуальные отношения есть, но они подчинены любви и уважению к супругу, базируются на обещании верности. Не на желании урвать от жизни тепла и красоты, пока дают, по принципу «дают – бери, а бьют – беги». Отношения построены на верности, на доверии Богу: всё, что я Ему отдаю и жертвую, – это не зря.
Тяжело жить доверием в таких испытаниях, когда Лазарь умирает, а Иисус с места не двигается. Мне тяжело, мне плохо, я грущу, мне хочется выпить, поесть вкусненького, пофлиртовать, посплетничать. Но в этом присутствует вранье. А соврал один – удар по всей общине. Вранье, которое замалчивается, разъедает общину. Какое уж тут общинное свидетельство о Христе? Всего лишь свидетельство о благих намерениях. От благих намерений толку мало, прежде всего, потому, что они не реалистичны. Реализм идет по пути Христа. Остальное – мечтания, которые ведут известно куда.
Такая же вещь и с бедностью. Абсолютно неважно, кто в общине зарабатывает двести долларов, кто две тысячи. Важно, на что это идет – на добрые дела или на то, чтобы питать собственные страхи – пытаться обеспечить себе безбедную пенсионную жизнь, до которой не знаешь, доживешь ли, гарантировать детям счастливое будущее за счет престижного образования и попыток устроить им перспективную работу, не обращая внимания на то, что творится в душе у ребенка. Может быть, его надо сейчас на хлеб и воду посадить для его же блага, показать ему путь бедности своим примером.
Необходимо различение. Термин ввел в обращение Иоанн Павел II, по-моему в Sollicitudo rei socialis. У нас бытует такой стереотип: на Востоке все молятся и просят у Бога, а на Западе всё рассчитывают и проектируют сами. А он, говоря об идеале христианского общественного действия и вообще христианского поведения, имеет в виду сочетание этих двух путей – молитвы и рассуждения, узнавания воли Божией в тайне молитвы и узнавания практических возможностей с помощью моего практического разума. Этим приходится заниматься постоянно. Но настоящая школа распознавания – община, в которой мы пытаемся понять, как мы участвуем в замысле Божием, в деле всеобщего спасения. На основании общинного опыта распознавание можно и одному практиковать, и перенести к себе в семью.
Это связано и с радостью – не от того радость, что я молодец, а от того, что мы ищем волю Божию и действительно получается ее найти. Да, мы слабые, грешим, ошибаемся, но пребывание в контакте с Богом дает радость.
Святая Мария Египетская, героиня одного из великопостных воскресений – несчастная женщина. Ведь V век – время кризиса Церкви, когда была разрушена община. Вместо сплоченных и зрелых подпольных и полуподпольных групп появились огромные официальные приходы. Да, писались великолепные акафисты, которые Православная Церковь поет с большим чувством. Но людям, которые нуждались в общине, от этого надо было бежать.
С психикой, судя по описаниям, у Марии Египетской не всё в порядке было. За двадцать лет покаянной, хоть и полубезумной жизни в пустыне многое ей открылось, и для нас это теперь важно. Но присутствует и парадокс: да, в силе Божией открылось, но с другой стороны открылась и беда церковная…
Опять вернусь к распознаванию. Католическую Церковь византийского обряда латинская Церковь во многом не способна принять, как и Церковь византийского обряда, даже находясь в полном общении с Католической Церковью, во многом не способна к диалогу с латинской Церковью. Сборник канонов восточных церквей – противоречивая вещь. При составлении его боролись две тенденции: стремление сохранить в неприкосновенности мышление восточных Церквей в его уникальности и несоединимости ни с чем и стремление сделать законодательство, непротиворечивое по отношению к законодательству латинской Церкви.
Думаю, работы с канонами будет много по мере того, как будет идти диалог восточной и западной Католических Церквей. Полигон для их обкатывания – это и наша община, и некоторые другие, которые мы знаем. Я это воспринимаю как наш крест, следуя которому мы способствуем воссозданию единой Церкви Христовой в рамках Католической Церкви. Если кто-то в общине не хочет участвовать в этом или находит это слишком тяжелым для своей и так тяжелой жизни – это будет изменение харизмы общины. Если так, об этом надо говорить.
Я проговорил основные положения, связанные с документом, в контексте апостольской семьи, с которой мы находимся в общении. С Лазарем и его семьей у нас особые отношения, в основании которых лежит готовность позволять Богу проводить над нами жестокие эксперименты, которые нужны для спасения мира.