Семья Святого Лазаря

Малые сестры без значения

Общине Малых сестер дали место в заброшенном доме рядом с греко-католическим храмом. Знакомый священник провез сестер через деревню. Они увидели ферму, склады, школу, жилой комплекс для работников совхоза, греко-католическую церковь, превращенную потом в римско-католическую. В Старом Махнове жили примерно 300 человек, большинство из них работали в совхозе. Сестры решили: «Остаемся».

На дворе был 1985 год. Сестра Тереса, врач, начала работать в поликлинике. Сестра Божена, изучавшая философию в Католическом Университете в Люблине, растила телят в совхозе. Сестра Ванда как раз вышла на пенсию. Они все были с восточных окраин Польши: Тереса из Красноброда, Божена из Бреста, Ванда с Волыни. Тереса и Ванда пережили этнические чистки на Западной Украине в 1943 (в то время группы польских и украинских националистов систематически уничтожали гражданское население «не своей» национальности).
Малые Сестры Иисуса ходят в два магазина. В километре от них – автобусная остановка, автобусы оттуда идут в Томашов Любельский и в Люблин. Ночами им видны огни Равы Русской – это уже Украина. До Львова каких-то 60 километров. Сестры переоборудовали бывший хлев – там теперь несколько комнатушек, ванная, кухня и часовня. Когда-то они в две смены ухаживали за телятами, теперь молитва перед Святыми Дарами и чтение Писания перемежают работу по дому и в саду.

Из сада открывается горизонт: ни леса, ни домов, ни дорог. Идеально пустое пространство, словно пустыня, — здесь сестры отделены от мира нагляднее, чем за стенами типичного монастыря, они созерцают мир и могут хвалить Бога. Их затвор ненадежен, однако – через него проникает жизнь людей: болезни, безработица, одиночество, но и радость, поделиться которыми приходят к сестрам их соседи. Сестры должны быть одиноки, не мозолить глаза внешними знаками «призвания», но жить так, как люди вокруг них. Напоминать о Церкви бедняков.

Сжечь мосты

Сестра Ванда:
— Я не знала, в какой монашеской общине я хочу быть. Но я была убеждена, что призвание требует радикализма. Это отдача себя – без остатка. Исключительная. Слово сожжение за собой мостов, после которого нет пути назад. Мое посвящение Богу должно реализовываться в повседневности: я в распоряжении Бога, Он может мной воспользоваться так, как Ему угодно.
Отец мне рассказал, что есть на свете монахи, он их называл «люди, посвященные Богу». Я ничего не знала, просто было у меня твердое внутреннее убеждение, что это – мое.
После войны я жила у тети, мне было 17 лет, и тетя хотела выдать меня замуж, дать мне приданое. А мне нравилось одиночество. Я залезала на дерево, и там читала, молилась. Отказалась я от приданого, вернулась к маме и попросила сестер из конгрегации св. Феликса принять меня. Меня попросили подождать – я была слишком молода. А мне прямо сейчас хотелось в монастырь, и я продолжила поиски. Францисканки Миссионерки Марии меня не приняли по состоянию здоровья: обследование показало, что у меня серьезный порок сердца.
Мы жили бедно. Имущество нашей семьи осталось на Украине. Папа в 1942 умер от тифа, у мамы нас осталось четверо, она едва справлялась. Без тети, которая взяла меня к себе, семья не смогла бы выжить. И в той нищете все же были деньги на католическую прессу. И из газет и журналов я узнала, что в Назарете в Святой Земле жил человек, который целиком и полностью хотел принадлежать Богу. Его презирали, дети кидались в него грязью. А он молился, работал, был открыт для других людей. Я не знала, что он был монахом и положил начало монашеской семье. Его звали Малый брат Иисуса Шарль де Фуко. Я себе обещала, что если ни один монастырь не примет меня, буду жить, как брат Шарль.
В журналах были контактные адреса монастырей. Я решила, что пойду в ту общину, откуда получу первый ответ. Первыми ответили Францисканки Служительницы Креста, сестры из Лясок под Варшавой. Я не скрывала своих проблем со здоровьем, меня приняли условно. В новициате я, как все, работала по дому: стирка и уборка. Потом работала со слепыми, этому призванию я отдала всю себя, так, как я это понимала. Но сомнения не уходили: Бог действительно избрал для меня этот путь или же я безболезненно занимаюсь тем, что мне понравилось?
Я 9 лет провела в Лясках. Ушла с согласия настоятельницы. Тогда моя старшая сестра была в новициате, она не верила, что я решусь продолжить поиски – зачем? Я любила людей, с которыми приходилось работать. Работала я с самопожертвованием, меня за это ценили. Но я страдала от неясности и откладывала принесение вечных монашеских обетов.
Моим духовником был о. Тадеуш Федорович, духовный отец Лясок, во время войны уехавший в Сибирь вместе с депортируемыми людьми. Мудрый, терпеливый, он меня не торопил и не удерживал. Он хотел, чтобы мое решение было свободным. Я еще не знала, что существует конгрегация Малых сестер Иисуса.
Когда пришло время принять окончательное решение, я всю ночь провела в часовне, молилась. Я не знала, что мне делать со «стремлением сердца» — уйти из общины или остаться. Утром в часовне я увидела двух монахинь – это были Малые сестры, ночь приехавшие из Франции. «Видишь, — сказал о. Федорович, — теперь уже нет места сомнениям». И не было. Через год я была в общине в Ле Тюбе, во Франции, там кандидатки делали первые шаги в общине Малых сестре. Я не знала языка, не была знакома с духовностью общины. Начинались 1960-е годы.

Вы должны быть невидимыми

Шарль де Фуко стал отшельником, отказавшись от путешествий и военной службы. С 1901 жил в Сахаре, на юге современного Алжира, среди мусульман-туарегов. Он не создал никакой общины, но написал для нее устав. На его основе в 1939 в Туггурте, в Алжире, Магдалина Ютен создала fraternit?, братство. В 1944 братство писало папе: оно является рабочей общиной «малых сестер без значения, дабы никому не пришло на ум нас почитать» (так пишет сестра Магдалина в книге «Следами брата Шарля»).
За «железным занавесом» сестры не катехизировали, не занимались пастырской работой, не ездили по приходам с рассказами о своей харизме. Они были очень осторожны: с одной стороны, каноническое положение общины не было окончательно урегулировано, с другой же – сестры хотели быть в странах, в которых принадлежность к монашеской общине была небезопасна. И все-таки польские девушки искали адрес Малых сестер.
Малая сестра Магдалина приезжала в Польшу с 1957. Но не могло быть и речи об открытом создании рабочей монашеской общины в государстве рабочих и крестьян. На рубеже 1950-1960 годов приехали первые сестры: Мари-Жермен поселилась в Кракове в доме супругов Свежавских, Мари-Эдит в Люблине в Католическом Университете, Клер в Варшаве, в квартире Анели Урбанович, дружившей с редакцией «Тыгодника повшехного».
«Оставим славу ищущим ее, труды и опасности будем искать всегда сами», — эти слова брат Шарль Иисуса записал утром 1 декабря 1916, за несколько часов до смерти.
В тот же день в 1965 в польском городе Познань две молодые женщины сняли квартиру, одна из них была врачом, другая санитаркой. Они сняли со стен большой комнаты картины, отгородили место для молитвы и положили там Библию. Санитаркой была сестра Ванда, прошедшая новициат у Малых сестер во Франции, вернувшаяся в Польшу и ставшая первой ответственной за общину (так сестры называют настоятельницу). Врачом была Тереса, она готовилась принести обеты. Их квартирная хозяйка так никогда и не узнала, что у нее жили Малые сестры.
Через год в том же стиле сестры обосновались в Ченстохове, там они сняли тесный подвал. Примас Вышинский сказал: «Вы можете работать в Польше, но вы должны быть незаметными». Так же считала основательница общины. Так сестры и жили, все контакты с друзьями и знакомыми были разорваны. Сестры не носили облачения, работали не выделяясь.

Всегда ничьи

Как-то брат Шарль написал, что сестры должны возвещать Благую Весть на улицах, и вместе с тем вести созерцательную жизнь в бедности. Сестры должны идти к нежеланным, ненужным, презираемым. Село Махнов забыли в 1990-х, когда развалился совхоз, но это совсем не значит, что раньше за этих людей кто-то переживал. Они всегда были «ничьи»: батраки предвоенных времен, малоземельные крестьяне Замойского края, люди, много повидавшие на своем веку, не справившиеся с самостоятельной жизнью. Они и так уже жили на обочине жизни, почему бы и не отправить их в какой-нибудь Махнов? В совхозе они получили работу и жилье, а мир решил проблему людей, не справившихся с жизнью.
До войны в Махнове было почти 700 домов. О той жизни уже никто не расскажет: украинское население Махнова после войны было депортировано полностью. От тех времен остался разрушенный приходской дом (потом в него въехала дирекция совхоза), перевернутые надгробия на заросшем греко-католическом кладбище и храм. Состоятельными людьми считаются пенсионеры. Молодежь уезжает на заработки на границу или в Варшаву, на сезонные работы «по-черному». Кое-кто собирает лекарственные растения на продажу. Тут нет работы. Нет также врача, полицейского участка, государственных учреждений. Склады и недостроенная котельная зияют дырами в стенах. 2-3 раза в неделю приезжает священник, служит литургию. Люди идут к сестрам.
«Ко мне все время приходят люди, я говорю с рабами, бедными, больными, путниками, любопытными», — писал в 1902 брат Шарль Иисуса. Так же и у сестер в Махнове.
Сестра Ванда:
– Дом у нас такой открытый, что трудно устроить себе день духовных упражнений. Как-то я собиралась помолиться, и тут раздался стук в двери: психически неуравновешенная соседка кричала, что хочет убить себя. Я знала, что мои духовные упражнения не пропали даром. Мне нужны эти часы пребывания на молитве – там источник моих сил и терпения, но и брат Шарль несколько раз в день прерывал молитву, чтобы заняться людьми. Он создал устав монашеской общины, которая не закрывается, а открывается на Бога и приходящих людей: шизофреников, безработных, ненужных.
В Евангелии от Марка есть фрагмент – «не здоровые имеют нужду во враче, но больные». Христос 40 дней провел в пустыне, а 33 года жил среди своих. Мы это понимаем дословно – бедным и ненужным нужно возвещать Благую Весть. Мы «кричим» ее на улицах Махнова своей жизнью. Мы не всегда можем дать в долг нуждающимся немного денег, как и другие люди, временами берем продукты в лавке в кредит, а их жилища бывают лучше обустроены, чем наша хибара. Может, это знак для соседей – можно быть счастливым, когда в доме нет ковров? Для нас бедность – не ссылка, мы в бедности счастливы.
В Махнове люди чувствуют, что мы относимся к ним с уважением. Кто-то скажет – это люди ниоткуда. Для меня они – евангельская община. Здесь не осуждают алкоголиков или девушек, забеременевших без мужа. Им сопереживают. Никого не осуждают, не выгоняют. Самый страшный грех – гордыня, а тут люди ощущают свою слабость и греховность. Они смиренны, принимают других людей – поэтому они более совершенны. В Махнове я лучше поняла выражение «блаженны нищие духом».

Гелена бродит по Церкви

В Махнове женщины в церкви на первых ролях. В субботу утром в алтаре прислуживает 12-летняя Агнешка, читает сестра Тереса, «народ Божий» — сплошь женщины. На них смотрят с икон, сияющих золотом, смотрят апостолы. Интенсивный золотой цвет, сохранявшийся без обновления на протяжении десятилетий, свидетельствует, что когда-то жители села жили в покое и достатке.
Гелена не может сосредоточиться. Она ходит по церкви, заговаривает с молящимися женщинами, иногда так глубоко склоняется в поклоне, что ее почти не видно. Ванда пытается успокоить сестру, но тогда включаются соседки: пусть ходит, она им не мешает. Гелена – младшая сестра Ванды, умственно отсталая. С нее в Польше начался «Ковчег».
Много лет Геленой занималась замужняя сестра. Потом девушка оказалась в интернате в Силезии, в Рачибоже. Ванде было трудно это принимать. Настоятельница Малых сестер, сестра Магдалина, дружила с Жаном Ванье, основателем движения «Вера и свет» и общин «Ковчег», где умственно отсталые и их друзья живут вместе. Ванда попросила разрешения настоятельницы основать «Ковчег» в Польше. Малые сестры должны были начать это дело, а потом отойти в тень. В 1980 в Шледзейовицах под Краковом был открыт первый в Польше «Ковчег». Гелена была первым умственно отсталым человеком, поселившимся там, а сестры Ванда и Божена – первыми ассистентами. Через пять лет сестры и Гелена уехали в Махнов, чтобы по благословению основательницы основать общину Малых сестер в совхозе.
Гелена ходит по соседским домам, ложится на кровати, когда устанет. Никто никогда не выгонял ее, не ударил, не повысил голоса. Соседи Жана Ванье не читали, просто знают, что такое быть хуже других, когда все отстраняются от тебя.
Сестра Божена:
– Когда мы приехали в Махнов, никто не знал, что мы монахини. Ничего не спрашивали у нас, но научили всему, что нужно: как убирать в хлеву, как кормить животных. Тереса работала в поликлинике, но иногда меня подменяла в коровнике. Их это не возмущало и не удивляло. Шутили, что наконец-то пани доктор чему-то научится. Когда она первый раз пришла на работу в монашеском облачении, никто и внимания не обратил.
Сестра Тереса:
– У нас все всем помогают. На Новый Год у нас снег выпал – по пояс было. И все, кто мог, вышли с лопатами на дорогу, ведущую к шоссе, а там километр пути. А иначе к Гонорате, у которой отказала почка, не добралась бы «скорая помощь». Без соседок мы не смогли бы обработать наш сад. Люди помогают нам рубить дрова, запасти картошку на зиму.

Женственность

В этих краях женщины всегда тяжело работали. В совхозе надо было порой перекидать 30-40 тонн кормов. В поле почти все делали руками. Семьи были в большинстве своем многодетными: хватало работы и дома. Но женщины сохранили радость, хотя никакого богатства не добыли, по крайней мере, материального.
Когда в конце 1960-х в Ченстохове начали появляться первые кандидатки в общину, Ванда, Тереса и Божена выбрались из подвала и купили дом. Сестра Магдалина прислала им письмо и рисунок: как дом должен выглядеть: небольшой, с видом на Ясную Гору (монастырь, где хранится чудотворная икона Божьей Матери Ченстоховской, в центре города, — прим. перев.), с садом. Сестры сами выкачали воду из подвала, подняли перекрытия, построили хозяйственные помещения, выровняли дорогу. Несколько лет тяжелого физического труда.
Сестра Божена тогда работала почтальоном:
– Порой, в Махнове тоже, просили нас работать экономками у приходских священников, но мы отказывались. Кое-кого это удивляет или возмущает. Как эта вот монахиня служит Церкви, если она разносит письма или в хлеву за телятами убирает? И все-таки мне жалко священников в таких местах, как наши степи на украинской границе. Они так одиноки, завалены работой, редко находят у кого-нибудь поддержку.
Сестра Тереса:
– «Хорошая экономка» тоже участвует в пастырской работе. Сестра Боженна из Лясок, родная сестра Ванды и Гелены, была правой рукой приходского настоятеля в Изабелине. Ее кухня – словно монастырские ворота, все там собирались. И дети, и люди, пришедшие к священнику.
Мы дорожим нашей независимостью. В начале предлагали нам заниматься катехизацией, но это расходится с целями нашей общины. Так что мы постарались найти катехизатора, нашли ей дом, обеспечили питанием, помогали. Она три года бесплатно работала с детьми. Прозелитизма мы не приемлем. Поэтому наши сестры работают в родильном доме в 25 километрах от Мекки, наши сестры остались в Кабуле во время последней афганской войны. Соседям не приходится опасаться нас.
Малая сестра Магдалина напоминала: сестры должны сохранять свою женственность. Тяжелый труд, самостоятельность, ничто не может изменить того факта, что сначала сестры – женщины, потом – христианки, а лишь в конце – монахини.
Сестра Тереса:
– Молитвы недостаточно. Я должна уверенно ходить по земле, говорить правду, иметь свое мнение – и быть смиренной. В Ветхом Завете Бог говорит Своему народу, как жить, чтобы быть святым. Так и наша жизнь должна быть обращена к Нему, что бы мы ни делали.
Сестра Божена:
– Мы должны заботиться о деликатности, внимательности, великодушии, открытости. Но разве это – чисто женские черты?
Когда меня спрашивают о смысле монашеской жизни, и я теряюсь, ищу слов, то вспоминаю жизнь Ванды – ее целеустремленность, расставания, отказ от всего, что у нее было, и это мне заменяет все объяснения.
В Махнове открывается горизонт, он пробуждает тоску по беспредельному, по Богу. Прожили сестры тут почти двадцать лет, и им еще не приелась эта жизнь. По ночам они выходят на порог, чтобы в оглушительной тишине посмотреть на полнолуние. Они радуются снегу, прикрывшему мусор и развалины совхоза. По вечерам они идут на пригорок, что в двух километрах от деревни, — оттуда лучше всего виден закат солнца. Когда люди потеряли работу и стали вырубать на дрова деревья у дороги, сестры переживали: где будут птицы вить гнезда через несколько лет.
Сестра Ванда:
– Если у Бога все свято, какая разница – настоятельница я или просто тяжело работаю в монастыре? Незачем сравнивать. Если я на последнем месте – все в порядке.

Анна Матея, Tygodnik powszechny
Перевод Ольги Тимофеевой