Семья Святого Лазаря

Чтения субботы XXIII рядовой недели

Я за время болезни потерял интерес к церковным делам и проблемам. Есть впечатление, что многие дела и проблемы – это псевдо-проблемы, такая мышиная возня, за которыми прячутся более глубокие вещи.

Например: неужели в замысле Бога было устроить тайну Евхаристии так, что обмен жертвами между Богом и нами получается в зависимости от того, кто на обмене этом предстоит, биологический мужчина или биологическая женщина? И так далее.

Понятно, что Церковь – организм несовершенный по самому замыслу. Этот уродец существует, только пока уродливым остается сам мир, до второго пришествия. Но до такой ли степени? Есть ощущение, что проблемы, выложенные на прилавок, на самом деле ненастоящие, а настоящее лежит под прилавком. Возвращаясь к примеру, который я приводил, — под прилавком находится состояние взаимного уважения между мужчиной и женщиной.

Я говорил, что у меня попросили какие-то заметки об истории прихода в Саратове. Факты я кое-как припомнил, но интересно было мое собственное богословие, мое собственное видение Бога и Церкви 20 лет назад и сегодня – изменилось ли оно. По внешним показателям оказывается, что, конечно, церковный кругозор у меня тогда был гораздо уже. Я был священником из подполья, в течение нескольких лет КГБ мне вообще обрезало всякие каналы общения с Церковью. Потом я несколько лет был в литовской церкви, она в те годы, в конце 1980-х, тоже была сильно изолирована от католического мэйнстрима. И только потом, в начале 1990-х, вместе с довольно большим количеством священников из разных стран, пришел поток информации, я стал выезжать, кругозор увеличился.

Хотя, если говорить собственно о богословии, оно было заложено на очень хороших книгах, авторах, мы тогда, в конце 1970-х уже имели хорошую послесоборную литературу, потом, два десятилетия спустя, когда я встречался с просвещенными католиками здесь, в России, я видел, насколько они в богословии отставали от того, на чем были сформированы мы. Эта бедная погруженность в Фому Аквинского, как основу всех католических основ…

Думаю, что в целом может быть изменилось мало. Единственное – я узнал гораздо больше в позитивном отношении, в смысле духовных законов, действующих в мире, истории, человеке, и это все благодаря схоластике. И одновременно мое религиозное сознание стало более апофатичным. Жизненный опыт, опыт поисков: а подчиняется ли действительно Бог этим законам, могу ли я Его действия, а значит, свою судьбу, через эти законы прогнозировать, — этот опыт оказался в значительной мере отрицательным. Я с определенностью могу сказать, что Бог превосходит все попытки мои понять Его через духовные законы, или, по крайней мере, через богословские церковные формулировки законов. Но лучше ничего у меня нет, нет аппарата, с людьми приходится разговаривать на церковном языке. Говорю на некотором языке, в котором слова мало что означают, а значимым оказывается только мое доверие к Богу и мои представления о Его доверии ко мне.

Я вспоминал, что тогда, в начале 1990-х годов, я был очень работоспособен, сейчас, может быть, у меня 10% тогдашних возможностей осталось. И я думал: на чем держалась эта работоспособность, неужели только на том, что я был моложе? И пришел к выводу: тогда была такая атмосфера общественная и церковная, было ощущение, что стройка Церкви идет, и здание церковное возводится. Кто-то строил здание здесь при помощи денег, кирпичей, на эти деньги купленных, при помощи материальных ресурсов Церкви. У меня, в силу моего положения, не было такой возможности.

Я строил Церковь из людей и в людях. Тогда казалось, что получается. История возведения саратовской общины и саратовского прихода была очень показательной. Практически десять лет получался экстенсивный рост: сначала маленькая группа знакомых, потом уже и колледж, и катехуменат взрослых, которого не было тогда ни в одном приходе в России. Все росло. А потом наступил кризис, и оказалось, что из тех людей, с кем это делалось, почти никто не перенес этого кризиса. Нажитой за десять лет церковности оказалось недостаточно, чтобы перенести смену настоятеля, не столь благосклонного, смену политики в московском колледже. Такие испытания церковные, которые на самом деле-то не сильные. Они катастрофически сказались только на людях, думавших: если Бог меня любит, то и в Церкви я всегда буду любимцем. На этом потеряли почти всех. Потом кто-то смог от кризиса оправиться, но возвращения к прошлому, к общине уже нет.

Такие мысли, может быть, без начала и конца, у меня сегодняшнее чтение о построении на камне вызвало. Спасибо.