Семья Святого Лазаря

Чтения Навечерия Пасхи.

По теории я все меньше и меньше знаю, а из практики Вера уже на группе рассказывала: умерла соседка у нас по лестничной площадке. 50 лет мы с ней прожили в доме, хорошо знали. Очень быстро у нее это все произошло, одно заболело, другое. В общем, недели две назад я шел по улице, погрузился в ее персону, и так меня стукнуло, что умрет – умирает на самом деле, и что это скоро будет. Я даже не заходил к ней — Вера заходила, умерла она несколько дней назад. Время горячее, Вербное Воскресенье, Страстная неделя, люди приходят, исповедуются, разговоры духовные надо разговаривать. Известие о ее смерти меня застало во время одного такого разговора, — человек приехал из Польши, брак там шесть лет. Даже как-то не отреагировал на это известие – умерла, так умерла.

Вечером попробовал помолиться, но тоже как-то не получилось, потому что голова занята другим, и главное, эмоционально не цепляет эта смерть. Потом накануне похорон в ночь проснулся я от того, что кто-то ходит по комнате. Подумал, что настенные часы тикают, ритмичный такой звук. Потом эти звуки то приближаются, то удаляются. Ну, думаю, помолился мало, надо помолиться еще. Более основательно про нее подумал, на следующий день в молитвенном размышлении подумал о том, какие препятствия у нее могли бы быть для быстрого ухода из этого промежуточного мира. И как-то проник в то, что хотя по-соседски от нее в эти годы натерпелись, но хороший человек в основе, — душа, несмотря на партийность и все остальное, угодна Богу. И это, в общем, и получилось как такой молитвенный акт. Молитвами, которые в книжках написаны, у меня сейчас не получается молиться. Это я сейчас потихоньку подвожу к крещальным обетам.

Еще один эпизод я расскажу. Попросили через знакомых помочь одному семейству, в котором сын попался на наркотиках, перепугались, засунули его в лечебный центр. Попросили меня этих людей как-то поддержать. Живут они где-то в Америке, а сами, по-моему, из Грузии — уехали, когда началась война. Поддерживать — ради Бога, от меня поддержка простая: ходите на группы, иначе я с вами никаких дел иметь не буду. И все, что нужно узнать, спрашивайте не у меня в письмах, а у тех людей, с которыми в группах встретитесь. Понятно, что переписка у нас оживленная, а верующий там только отец семейства. Он заметно потрепанный жизнью и он написал не так давно, что раньше думал: «благодать Божья и откровение Божье это на меня должно снизойти сверху, я не делаю ничего, а на меня нисходит — и это чудо, нормальная жизнь веры. А теперь я вижу, что мне нужно ходить на эти группы и довериться, что Бог, не только через группы, через разные другие вещи, через это всё делает со мной то, что нужно в первую очередь не для исцеления сына, а для пробуждения во мне веры. Чтобы я мог по-настоящему сказать ‘верую’». Молодец он, что догадался, потому что вначале были панические письма: «сын, сын, страшная болезнь, что с ним теперь будет, что с нами всеми теперь будет, только бы он прекратил употреблять наркотики и всё, больше от жизни ничего не надо». Походил, почитал – процесс пошел и в ходе этого процесса на первый план выплыло совсем другое. Через это и осуществляется и его жизнь во Христе, с Христом.

Сейчас мы будем отказываться от дьявола, и от этих всех вещей, связанных с ним, а потом декларировать веру в Бога, церковные структуры, таинства, епископов, каноническое право. И хорошо бы нам, с одной стороны, в этом не потеряться, с другой — ясно для себя очертить область нашей веры и на что мы подписываемся. Отвержение от дьявола — это отвержение от любых форм самообмана. От самых примитивных до изощренных, когда у меня выстраивается такая замечательно последовательная логическая цепь, что всё нормально, в жизни мне ничего менять не нужно, и себя менять не нужно, и что именно к этому Бог меня и призывает. А ведь «верую» в Христа и Троицу, и Духа, и в Церковь, — это в значительной мере вера как обращение к инструментам спасения. Вот я эти все вещи — Христа, дух, покаяние, крещение, церковные структуры — использую как средства спасения для меня и для всех, кто на меня надеется, зависит от меня.

Инструмент это слово очень четкое и этим оно мне нравится, но одновременно и опасное. Я недавно разговаривал с одной христианской героиней, которая делает массу важных и действительно полезных благородных дел, сейчас не буду расшифровывать. Но при этом смотрит на себя исключительно как на инструмент в руке Божьей для выполнения этих целей. Ну, я посмотрел просто на общую композицию: действительно, там одесную ее находится муж, с благородными идеями, но инфантильный до последней степени. И эта инфантильность своим немалым весом восседает на шее у инструмента, который согнувшись, скрючиваясь с годами все больше и больше, делает, делает. Дела там, конечно, идут не очень. Можно сказать, что некоторые дела просто валятся.

Я что могу сказать – Иисус никогда о себе не говорил, что является орудием в руках Бога. Бог-Отец и те немногие человеческие организмы, которых Иисус ставил в пример другим, и которым, по-видимому, доверял по-настоящему, это были дети. А ребенок это вещество такое – из него инструмента не получается никак. Он играет и все. Когда мы эти крещальные обеты произносим, там приходится как раз и соединить эти две, казалось бы, несоединимые вещи. Церковь – она как средство спасения, инструмент и она нам представляет многие частные, более конкретные инструменты для разных жизненных ситуаций. Но одновременно Бог хочет, чтобы она и мы как ее члены, были детьми. Вот тут свобода – это, конечно, захватанное слово, но оно ключевое. Использование этих инструментов позволяет нам становится детьми. Освобождаться для того, чтобы становиться безгрешными. Вот такая длинная проповедь – точнее, мысли-то короткие, слова длинные.

© Священник Сергей Николенко 2011