Семья Святого Лазаря

Мдр 6, 12-16; 1 Фес 4, 13-18; Мф 25, 1-13

Католическая Церковь в России, в общем, сильно отличается от Церкви в Германии, Словакии и так далее. Не такая как в тех местах, где католиков много, где есть католическая культура, где они живут компактно. Многим католическим священникам, которые приезжают к нам работать из других стран, очень нравится работать здесь по двум причинам: одна причина – это то, что они в принципе могут здесь делать всё, что хотят. Практически их не контролирует никто: начальство далеко, коллеги тоже далеко, общины очень маленькие. Можно работать, как хочешь – чувствуешь, о чем Бог просит, то и можно делать. А другая причина: люди здесь свежие, даже те, кто думают, что они традиционные верующие – немцы или поляки, чехи, родители ходили в костёл, — даже эти люди все равно совершенно не такие, как традиционные верующие в католической Европе. Священник, когда общается с этими людьми, понимает, что с ними нужно разговаривать как-то совсем просто, не так, как он привык разговаривать у себя дома.

Но это священники такие, с которыми мне и хочется иметь дело, и приятно иметь дело. Есть другие, которые привыкли работать не с человеком, а с массой – с массой больших приходов, где тысяча, две тысячи человек, допустим, как на Украине. И вот они приезжают в Россию и начинают крестить, венчать, причащать больных, поехать к одному за 200 км, к другому за 400 км, приехать в деревню, где люди называют себя католиками и думают, что они католики, на самом деле ничего не знают, и не понимают. И вот этот священник приезжает, служит им литургию на украинском или мессу на польском, освящает дома, освящает автомобили, получает деньги, и уезжает, и думает, что он сделал страшно важное дело.

Еще в чем очень важное отличие Католической Церкви в России – то, что она, в принципе, не коррумпирована. У государства нет никакого интереса к этой Церкви, потому что она очень маленькая. Люди приходят в Католическую Церковь в России, и дают ей с самого начала как бы аванс морального авторитета. Потому что знают, что священник не ворует, не имеет никаких дел с властями, не ангажирован политически и так далее. Но у этого есть и обратная сторона – это то, что наша Церковь воспитывает людей в почти абсолютной социальной пассивности. Социальное учение Церкви реализуется только в вопросах семьи. И повторяю, поскольку Церковь такая маленькая, и священник может делать то, что хочет, общины живут. Общины с человечным священником как-то живут. Другие общины – это такие уроды, которые воспроизводят не христиан, а уродов.

Важно, что люди, которые приходят в Россию, в Католическую Церковь, часто ищут подлинности веры и аутентичности. На пути того, что они считают исторической традицией. Достаточно большая популярность у лефевристов, у Opus Dei, интерес у молодежи к пост-тридентской мессе. Обновление в Церкви воспринимается как отход от настоящей веры. Есть очень сильное неприятие мира, который вокруг. У меня такое ощущение, что все-таки человечности в нашей Церкви не хватает. Разрыв, который в документах Церкви называют разрывом между верой и жизнью, традиционными церковными инструментами не устраняется никак. Действительно нужно выходить из храма на улицу, в металлургический комбинат. Католической Церкви в России это сделать очень трудно, потому что священники иностранцы. Это такая диаспора или гетто, и священник иностранец волей-неволей усиливает изоляцию прихожан от общества. А национальных кадров – священников очень мало. Призваний мало, и я боюсь, что даже если в России сегодня разрешить женатому человеку становиться католическим священником, это не исправит ситуации дефицита призваний. Просто такая Церковь как путь к Богу таким людям неинтересна и непривлекательна. Ну и вот это такой вызов, такой challenge, который перед нами всеми стоит. Аминь.

© Священник Сергей Николенко 2011