Семья Святого Лазаря

Иез 37, 1-14; Рим 8, 22-27; Ин 7, 37-39

Сегодня мы эксплуатируем пророка Иезекииля. В Евангелиях Иисус использует образ, который был у Иезекииля: когда от храма текли потоки живой воды во все стороны, чем дальше, тем больше – парадоксально так, и всё, на что попадали эти потоки, оживало, начинало цвести и плодоносить. Иисус использует этот образ, говоря «кто верует в Меня, у того из чрева потекут реки воды живой». Верующий как источник этой жизни. А в Чтении из Иезекииля, которое мы читали вначале, образ этого народа, оторванного от корня, то есть потерявшего в изгнании землю, которую дал Господь, и храм, где было присутствие Бога, слава Божия. Народ, который живет в чужой земле, — для Иезекииля это не жизнь, это мертвые кости. И вот они по пророчеству Иезекииля одеваются плотью, но все равно они мертвы, это такие живые мертвецы, хотя пророк и говорит, что это происходит. И только когда Дух входит в них, приходит Он неизвестно откуда, от четырех ветров, как у Иезекииля написано, отовсюду сразу, то есть непонятно откуда, и тогда эти кости оживают, эти трупы оживают, и получается народ живых людей. И там, и там образ жизни, образ Духа такой силы, которая дает жизнь. И жизнь это не та биологическая витальность, когда человек такой энергичный, подвижный, живчик, хватается за одно дело, за другое, за третье. И вокруг него все завидуют, как энергии много, какой человек, какой живой человек. Но жизнь, о которой говорят Иисус и Иезекииль, это совсем другая жизнь – когда человек соединен со своими корнями, с настоящими. С потоком жизни, которую дает основатель этой жизни и принцип этой жизни, – Бог.

Бог — это слово такое захватанное до невозможности, и беда в том, что мы его произнесли, и в нашем мозгу эта цепочка, программа сработала, и уже образ есть определенный – это тот Бог, который от меня требует того, чего я не могу ему дать, и прочее, прочее. Судья и насильник одновременно. Или Бог такой всемогущий и от этой всемогущественности и таинственности, как только я слово Бог произнесу, сразу у меня голова пухнет и начинает раскалываться. В буддизме для того, чтобы это преодолеть, к этому принципу жизни приступить, говорят особые формулы типа «Будда – туалетная бумага» и прочее, прочее. Чтобы разрушить эти привычные ассоциации. Вся штука в том, чтобы эту жизнь Духа ощутить. Биологическую жизнь мы ощущаем по биению сердца, по пульсу, дыханию, а жизнь Духа… говорят «свобода, свобода, Дух дает свободу». Но это тоже такие слова, затертые. Свобода, равенство, братство и прочее. Сейчас бы хотелось, чтобы на фоне этой моей речи просто все призывали бы Святого Духа, чтобы Он пришел в наше собрание. И чтобы произошло хоть что-то, что разрушило бы эту устоявшуюся рутину нашей жизни, и показало бы, что Бог действительно интересуется теми, кто его призывает, интересуется нами. Если мы привычно думаем, что на самом деле ничего не может произойти, то ничего так и не произойдет, скорее всего. Если мы ожидаем, что мы должны заговорить языками или пророчествовать, тоже вряд ли это произойдет. Самая штука в том, чтобы я открылся и попросил Духа сделать то, что Он хочет, чего я не ожидаю, чего мы не ожидаем. Это для человека труднее всего – просить того, чего не ожидаешь, о чем не имеешь ни малейшего представления. Но именно тогда и должно получиться. И другая вещь, парадоксальным образом связанная с этим, это то, что в восточном христианстве, в византийском обряде, выражение дерзновения к Богу (дерзновение это не дерзость) — это возможность и право просить у Бога то, в чем я ощущаю нужду. То, чего я хочу. В настоящей молитве к Святому Духу сочетаются эти две вещи: «я хочу» и полная свобода Тебе, Боже, дать то, что Ты хочешь, чего я не представляю вообще. Здесь осуществляется и полное доверие к Богу, и благодарность к Нему, которая всегда предшествует результату. И так далее, всякие качества, которые на самом деле и определяют хорошего человека. Давайте помолчим и помолимся.

© Священник Сергей Николенко 2012