Семья Святого Лазаря

2 Кор 4, 6-15; Мф 22,35-46

Размышлял перед литургией о евангельском фрагменте, о двойной заповеди, которую Иисус предложил: «возлюби Господа Бога всем сердцем и душою и разумением, и возлюби ближнего как самого себя» — соединил эти вещи, образовалась цепь размышлений и ассоциаций. Да, действительно, эти две заповеди связаны между собой, они связаны и в познавательном ключе, потому что человек — тайна для нас, а уж о Боге и говорить нечего. Узнавая человека, мы узнаем какие-то вещи о Боге, и, думая о Боге, мы глубже проникаем в человека, глубже познаем его.

Первая вещь, которая, мне кажется, явствует из этой двойной заповеди – то, что человек такое общественное или общинное существо, и Бог тоже. Человек не создан для того, чтобы пребывать в одиночестве, в изоляции от других. И это свойство природы Бога, которая передалась человеку. Существенная характеристика самого Бога – это общение, и это качество Он накладывает на все высшие произведения своего творчества. Еще я думал о том, что это общение в Церкви всегда как-то деформировано и нарушено. Беда, которую ощущала католическая Церковь — прежде всего латинского обряда — особенно к ХХ веку, это разделение на профессионалов (священство и епископство), и любителей (мирян). Это то, что называют клерикализмом: такое деление Церкви на учащую и учащуюся.

В 20-х годах ХХ века в эмиграции на Западе оказались очень серьезные русские мыслители, философы, богословы: Бердяев, Лосский и другие. Они предложили другую модель, другое представление о Церкви – прежде всего об Афанасьеве нужно говорить, это богослов, создавший – не создавший, может быть, а оформивший то, что сейчас называют евхаристическим богословием. Суть Церкви в евхаристическом общении, где в евхаристическом воспоминании, благодарении и жертвенном обмене люди объединяются одновременно и с Богом, и между собой. Одновременно осуществляется эта двойная заповедь. Тогда понятно, что никакой Евхаристии без народа, присутствие одного священника как это в латинской церкви практиковалось, это просто невозможно. Истоки этого евхаристического богословия, может быть, от Хомякова – славянофила, который жил еще почти на сто лет раньше, чем эти люди. Идея Церкви как единого целого, одного народа, — не иерархии, которая разделена на высших и на низших, на тех, кто учит, и тех, кто учится, — эта идея оказалась очень привлекательной и для западного католического богословия. Через таких богословов как Ив Кангар и других она как-то повлияла на Второй Ватиканский собор, на его экклезиологию. Но эта экклезиология оказалась уже на другом, на более высоком уровне, чем то, что предлагало православие в начале ХХ века через этих богословов и философов. Что характерно, многие из них были просто нецерковными людьми в том смысле, что не могли себе найти места в той реальности православной церкви, русского православия, каким оно было. И это очень важно.
Если от высоких материй отрешиться, то получается, что после Тридентского собора в католической Церкви священник был человеком, прежде всего, хорошо образованным. Хорошо образованным, и за счет этого во многом как бы имеющий право на то, чтобы учить. Особенно это проявлялось уже в конце XIX века, когда семинарии на Западе были такие хорошие. Что касается России, то тут мы видим эти репинские образы священников, образы духовенства. Сельский священник действительно был таким же, как люди. Он был одним из жителей деревни. У него была семья, такое же хозяйство, такие же заботы и проблемы как у остальных. И он был также плохо образован, как эти крестьяне. Действительно, это была в некотором отношении одна община, и в этом было и хорошее, и плохое.

Сейчас идут разговоры о христианизации России, о христианском народе, этого я не понимаю ничего. Христианский народ — это вообще очень противоречивое определение, потому что жить, опираясь на личное общение с Христом, это очень трудное дело. Это не для всех. И мы видим, что так было во все времена, даже в Библии мы читаем о том, что были пророки – те, у кого это получалось, и кто этому посвящал жизнь. Остальные как-то цеплялись за эти пророчества, за личности пророков, нуждались в помощи. Точно также в христианском народе – люди стремятся к Богу, но большая часть людей в нормальные исторические периоды чересчур слаба для того, чтобы что-то чрезвычайное для этого делать. Святые нужны для поддержки остальных. Когда святых нет, сделать народ христианским через пропаганду, воспитание, церковные службы – не получится ничего из этого. Христианство превратится в государственную идеологию и больше ничего. Держится все на единицах. По крайней мере, это справедливо для той исторической ситуации, в которой мы сейчас находимся. Поэтому личный опыт богообщения, который у кого-то из нас есть, и возможность делиться этим опытом, которая у нас есть, это просто драгоценная возможность. В этом жизнь. Жизнь с Богом. Это соединение литургии Евхаристии с литургией жизни, превращения жизни в литургию. Аминь.

© Священник Сергей Николенко 2012