Семья Святого Лазаря

2 Макк 12, 43-45; 1 Фес 4, 13-14. 17b-18; Ин 6, 51-58

Ходили вчера в колумбарий на Донской, где мои родственники и еще как бы цвет католиков первого призыва: те, кто начинали в условиях подполья здесь в католической Церкви в Москве. Кто-то давно уже умер, кто-то не так давно. Это все люди, с которыми мы так же собирались на маленьких мессах, делили хлеб и вино, делили заботы, мечты о Царстве Небесном, о воскресении. Кончины мирной и безгрешной, кажется, ни у кого из них не получилось, везде смерть была мучительная и страшная. Двоякое ощущение: то они далеко, то ощущение, что они где-то тут, и участвуют, советуют какие-то вещи, делятся чем-то. И думаю, что оба эти ощущения справедливы, хотя логически их не примиришь.

Думал еще о чистилище, и было такое видение или откровение, инсайт, что чистилище — это какая-то навязчивая мысль, может быть, фантастическая какая-то, какой-то сюжет, который не находит разрешения, и все время человек в этом круге. Потом что-то в нем меняется, и он из этого круга выходит, и попадает в другой сюжет, морок, из которого выхода нет. И так очищение и идет. Пока, наконец, из этого всего не обнаружится выход к свету.

И еще одну вещь думал о том, что, как правило, есть такое отношение — жалость к мертвым, настрой, что мы здесь в мире, где много всего есть, и такое все интересное, и вещественное, а они там в бедной обстановке, в бедном интерьере. Да, там у них Бог, наверное, ближе, но все равно они лишены вот этой вещности мира, и неба, и солнышка, и всего. Даже холод и грязь тоже ценность имеют. И только люди в очень тяжелом жизненном положении, когда уже становится невыносимо переступать по этой жизни, по этому миру, делать сотни мелких дел, которые уже невыносимо становится делать, вот эти люди думают о смерти как об избавлении, с радостью. И то, и другое состояние у меня бывают, я и то, и другое считаю неадекватным.

Для меня все-таки важно прозрение, что в каком-то отношении мертвые присутствуют в истории здесь и сейчас, хотя каким-то более хитрым способом, чем мы способны себе представить. Я имею в виду тех мертвых, которые из этих кругов очищения вышли успешно. Это не оригинальная, не моя мысль, что умирание и смерть — это интересно. Это интересный опыт, открывающий то, чего не знаем и чего на самом деле нам мучительно не хватает в наших познаниях о жизни, о нашей жизни, в частности. Отношение к смерти как к продолжению пути, который ничем не хуже, чем путь, по которому мы сейчас идем, — если идем, конечно, а не крутимся в одном из кругов такой вещественной жизни. И вот эта идея осуществленной эсхатологии, которую использовал Второй Ватиканский собор, для меня не просто спекуляция на тему того, что Христос всех спас и поэтому, хоть Он никого и не спас, но мы думаем, что Он уже всех спас и тем утешаемся. Это не такая дешевая вещь. Это присутствие очищенных мертвых в истории — в нашей истории. Аминь.

© Священник Сергей Николенко 2012