Семья Святого Лазаря

1 Кор 16, 13-24; Мф 21, 33-42

Иисус здесь говорит о народе израильском как о структуре: здесь действующие лица, скорее, церковные власти Израиля, а народ как бы подразумевается, как виноградник. У этого виноградника для существования всё есть, хозяин всё предоставил: и ограда есть, и всякие технологические вещи — и яма, и башня, чтобы делать вино. Но виноградник оказался не в тех руках, и это оказывается плохо для плодов. Плоды все время созревают, но не возвращаются к хозяину. Всё, что хозяин устроил — вот этот жизненный процесс — не возвращается к нему, а происходит мертвый круговорот. Кажущееся новое сменяет кажущееся старое. В этой связи, конечно, возникают ассоциации с любыми общественными структурами, особенно большими, охватывающими целые народы. Есть народ, есть власти – неважно, гражданские, религиозные. Власти всегда налезают в этом отношении на сферы друг друга. Просто потому, что человек по сути своей существо религиозное. Поэтому политическая власть всегда несет в себе религиозную компоненту и наоборот.

У человека вообще есть стремление всё персонифицировать, одушевлять. Кажется, что человеческое общество — социум, состоящий из людей, — тоже одушевленный. Но это не так. Большая и принципиальная ошибка так думать. Человек — это человек: у него есть душа, есть свобода, дарованная ему Богом, он может ходить перед Богом, может быть уловленным дьяволом или сознательно принимать дьявола. Но об обществе этого сказать нельзя. Правильнее, может быть, сказать, что общество состоит не из людей, а из взаимодействий людей. Оно оказывается продуктом взаимодействия. Эти структуры, процессы, происходящие в обществе, сами по себе не живые. Нельзя их одушевлять. Это такие инерционные процессы. Они влияют на людей. Общество как-то фиксирует, узаконивает определенные виды отношений. Эти отношения могут способствовать порче людей или, наоборот, способствовать тому, чтобы люди становились лучше. Но перед лицом Божиим все зависит от каждого человека в конечном счете, не от общества.

Беда греховного мира или мира, который по терминологии Церкви находится в первородном грехе, в том, что какие бы замечательные общественные законы, общественные установления ни возникали, люди все равно будут больше склоняться к злу, нежели к добру. Общество устраивает бережное отношение к человеку, но из этого рождается утонченный гедонизм или нарциссизм. Общество прилагает усилия к тому, чтобы сплотить людей, направить их к одной цели, к высокой цели, но из этого рождается тоталитаризм, жестокое нетерпимое отношение к инакомыслящим и так далее. Это такая трагедия, поэтому нельзя многого ожидать ни от политического общества, ни, соответственно, от религиозных обществ тоже. Борьба с дьяволом – это борьба, идущая прежде всего на внутреннем уровне.

Мы видим в церкви (и в монашестве это особенно ярко проявляется) две линии. Линия на внутреннее делание и линия на облагораживание общества, которое находится снаружи. Понятно, что одно без другого не может быть, но все-таки есть вопрос того, что важнее. Евангелие на этот вопрос отвечает, в принципе, однозначно: если не обратишься сам, то и обратить никого не сможешь. Но в реальности таких крайних позиций не бывает, а бывает и то, и другое. Есть сила обращения, которая действует в человеке, благодатная сила, и есть сила мира, которая противодействует этой силе. Термин «мир» я здесь употребляю в смысле общества, в котором, по сути дела, не преодолен первородный грех. Характерно, что с V века, если грубо говорить, в христианской ментальности понятие «мир» перенеслось на христианский мир: на общество, которое стало тотально христианским или почти тотально христианским. На Римскую империю. Но у этих христиан, которые не прошли сурового катехизиса III века, крещение с их первородным грехом ничего не сделало.

Люди, которые бежали от этого мира в пустыню, старались, по сути дела, создать аутентичную церковь. Или как бы вдохнуть аутентичный дух в ту церковь, которая есть, в той мере, в какой это возможно. Эти процессы продолжают быть. А есть стремление к христианской экспансии, особенно у политизированных людей. Для политизированных людей важно, что церковь предлагает какие-то правильные моральные нормы, как бы гуманные, вегетарианские. Они думают, что если как можно больше людей окажется в такой морализирующей церкви, то можно будет решить всякие пугающие вопросы с террористами, с исламским экстремизмом и так далее. Но таким образом решить ничего нельзя. Это не означает, что Церковь не должна возвещать нравственные нормы в мире, но самими этими нормами ничего не сделаешь. Фарисеи, виноградари, о которых Иисус говорит в этой притче, тоже очень многому учили правильно. Но очень многому учили и неправильно, потому что творить в Святом Духе не были способны.

Творчество в Святом Духе — это самая трудная вещь. Восточное монашеское христианство в целом, несмотря на большое количество сумасшедших, в себе несло заряд максимализма. Монашеский устав Василия Великого, конечно, такой литургичный, но основание его, как мне представляется, это представление о непрерывности молитвы. О том, что молитва должна быть непрерывной. Это постоянное сознание своего пребывания пред лицом Божиим, как в написано книге Бытия: Ной и праотцы Израиля ходили перед Богом, все время были перед Ним. Позднее на Западе был устав святого Бенедикта, который читал уставы Пахомия и святого Василия, он был образованный человек, но этой непрерывной молитвы там уже нет. Там есть дела, которыми монах должен заниматься — со смирением. Есть призыв молиться чаще. Но вот этого максимализма нет. Хорошо это или плохо? Зависит от контекста, конечно. Но как бы и притязаний меньше. Нет притязаний к обожению.

Любопытно посмотреть устав нынешней Киево-Печерской лавры, как там написано, чем монах должен заниматься в келье. Душеполезное чтение, совершенствоваться в литургии, в церковнославянском языке, делать какие-то дела руками. Главное, чтобы ум не пребывал в праздности. Это совсем не то, что непрерывная молитва. Это можно перевести таким образом, что составители этого устава были озабочены, скорее, тем, чтобы у монаха не было времени размышлять о вещах, которые начальству этого монастыря неугодны. Это могут быть и какие-то бесовские вещи, но это могут быть и очень хорошие ценные вещи, которые приходят просто в состоянии пребывания перед Богом. В этом состоянии я могу себе позволить расслабиться и впускать в себя любые мысли, которые рождаются в это время. Не бояться этих мыслей, не бояться творчества, которое происходит спонтанно и на таком неосознанном уровне, на уровне Святого Духа. Иначе это похоже на позицию вот этих виноградарей: «как бы чего не вышло». Аминь.

© Священник Сергей Николенко 2014