Семья Святого Лазаря

Екк (Qoh) 1, 2-11; Лк 9, 7-9

В книге Экклезиаста есть представление о циклах — о том, что все мировые события представляют собой наложение циклических процессов, у которых разный период. Они затрагивают разные стороны — и жизни общества, и природы. Поскольку они все по фазе не совпадают, они создают у человека впечатление новизны, но на самом деле новизны никакой нет, все возвращается на круги своя. Пришло это к иудеям от греков, а греки, по-видимому, это взяли все-таки в Индии: сейчас известно, что греческая и индийская культуры в какой-то период тесно соприкасались и имели друг на друга большое влияние. А в индийской религиозной мысли — это божественная вибрация, колебания разных частот, которые образуют миры, они же разрушают миры. Вот это просто основа такого индийского представления, мировоззрения. Отсюда такой взгляд, что наилучшая возможность для человека — из этих бесконечных кругов, из собственного кармического круга жизни выйти туда, где ничего не меняется.

Для Индии Абсолют — это как бы душа мира, в которой ничего не меняется. Для еврейских кочевников это всё было дико, потому что в кочевой жизни все время открываются какие-то новые места, где никогда не был, и это на самом деле новое, встреча с новыми народами. Сочетание этих двух ментальностей, двух мировоззрений, когда, наконец, эллинизм проник в иудаизм, было плодотворным. У иудеев были вещи, которые казались очевидными, связанные с тем, что Ягве их Бог и Он их ведет, — эта очевидность не то чтобы потерялась, она как-то затуманилась. Стало понятно, что среди этих мертвых циклических процессов надо как-то выживать и сохранять веру, для Бога это нужно. Для человека главная проблема в том, что время человеческой жизни малó по сравнению с большими историческими и общественными процессами. Легче всего на протяжении жизни пережить несколько римских пап, или несколько циклов разрядки, холодной войны или горячей. Но увидеть какую-то качественную гуманизацию мира за период собственной жизни трудно, потому что когда сам об этом начинаешь всерьез задумываться, тебе жить уже остается с гулькин нос.

Есть такие как бы большие константы для России. Стремление к деспотии есть в любом народе, в любой цивилизации, и оно циклично. Качается от стремления к свободе, демократии, коллективному управлению до сильной руки, которая находится на другом полюсе. В том, что мы называем западной цивилизацией, это уже традиционно осуществляется в рамках демократии. Демократические режимы и процедуры позволяют переходить на один конец, на бóльшую демократичность, и на другой конец, когда есть сильный лидер, и в обществе на самом деле осуществляется автократия. При этом все демократические институты формально остаются. Демократия это, как правило, режим благополучных стран. Такая вот благополучная демократия опасна тем, что люди становятся балованными, эгоцентричными, и отсюда уже близко до анархии. А противоположный автократический режим опасен тем, что ценность отдельного человека становится не такой важной, люди превращаются в толпу, которая старается делегировать ответственность лидеру.

На самом деле, как правило, управляет всем не лидер, а какая-то группа, которая находится при нем: она может быть довольно большой, но этой группе удобно, чтобы вся ответственность приписывалась одному человеку. Почему я об этом так подробно говорю? Потому что греховный человек, у которого свобода ослаблена, на золотой середине удержаться никак не может. Для него устойчивыми оказываются движения то в одну сторону, то в другую. Для России и для исламского мира, кстати, всегда важно было, что вот эта автократия или самодержавие имеет обязательно религиозное измерение. То есть, самодержец имеет божественный авторитет как помазанник, возлагается на него божественный авторитет. Большевики, как могли, боролись с церковным авторитетом правителя, но слишком сильна была тенденция к религиозной модальности автократии. Сейчас, с конца прошлого века, как бы всколыхнули православие, всколыхнули религиозный фактор в российском обществе, и он неминуемо в России ведет к идее вот такого самодержавия. Есть очень много тормозов, и есть противодействия этому, — просто на прагматическом уровне, на уровне реальной политики. Все-таки понятно, что демократические институты в обществе сохранять надо, иначе просто вывалишься из более или менее удачной части мира. Но эта вот тенденция, как я в десятый раз уже повторяю, очень мощная.

Что католической Церкви тут в этой ситуации делать? Очень трудно. Трудно, потому что законы законами, но законы сами по себе не работают без духа — без духа, который эти законы поворачивает, интерпретирует, использует как кому-то надо. Католическая Церковь тут такая маленькая, она просто заложница этого духа. Мы говорили о прошедшей пастырской встрече, о том, что бедные настоятели приходов просто не имеют никакого широкого кругозора в том, что касается их деятельности как евангелизаторов. Но, с другой стороны, это понять несложно, потому что, допустим, у настоятеля-поляка приход держится на хороших отношениях, на благоволении со стороны местной администрации, на благоволении со стороны местного православного епископа. Чуть что — потащили его в миграционную службу, в пожарную инспекцию, и прочее. Потому что законы законами, а дух сильнее. Дух, который есть в обществе.
Это дух, который тяготеет к тому, чтобы быть одной толпой, которая снимает с себя ответственность за свои действия, за свое настоящее, будущее и прошлое. Есть спекуляции о том, почему так мало призваний в католической Церкви в России. Но их мало просто потому, что эти молодые люди, которые приходят, чувствуют дух общества. И пребывание в католической Церкви для них связано с большим и постоянным ощущением опасности. Те, у кого это ощущение чем-то блокируется, те тут могут существовать. Но их, как оказывается, единицы — настолько единицы, что дальше некуда. Вот пример нашего глубокоуважаемого предстоятеля, который поедет читать курс средств массовой информации для двух студентов последнего курса семинарии, — это отражение этой реальности. Один польский священник мне говорил, что когда началась вся эта история с Украиной, он собрался уезжать из России, потому что очень враждебной была атмосфера и на официальном уровне, и на бытовом.

И вот папский документ с призывом евангелизировать, выходить за ворота церкви, идти в мир к людям, нести им радость. Радость нести можно, но это радость такая особая, это радость того, что я вышел из толпы. Это очень страшно — в ситуации, когда работают разные общественные механизмы, которые делают пребывание в этой толпе единственно безопасным местом. «Шаг влево, шаг вправо – побег; прыжок на месте – провокация». Мы сейчас видим, что деятелей искусства, которые еще никуда не движутся, а просто подпрыгивают на месте, уже прижимают к ногтю — простыми экономическими и административными способами. Бог призывает нас выйти из толпы. Но как легче всего выходить из толпы? Маленькой другой толпой, которая будет такая же, как большая, только у нее все плюсы будут изменены на минусы. Вот это тоже нам не годится. Нам нужна свобода. И это такая вещь, в которой рецепты бизнес-тренеров полезны, но совершенно недостаточны. Нужно прямо обращаться к помощи Бога через того посредника, которого мы знаем, через помазанника Христа. И не думать о том, что общины у нас не такие большие, что семинарии не такие крупные, и так далее, и так далее. А больше всего надо бояться того, чтобы дьявол не превратил нас в толпу – маленькую, но толпу. Аминь.

© Священник Сергей Николенко 2014