Семья Святого Лазаря

1 Цар (1 Sam) 18, 6-9; 19, 1-7; Мк 3, 7-12

Сейчас временами делаю такой мысленный опыт. В первом Чтении и в Евангелии Давида и Иисуса меняю местами. Как Иисус вел бы себя в ситуации Давида, и наоборот. Это не просто упражнение, я сейчас вспоминаю историю нашей первой общины, которая была у отца Владимира Никифорова. Ядром этой общины были люди из прихода отца Александра Меня. Там была унаследована меневская линиия – интерес к Библии. Причем этот интерес, я так понимаю, что для Меня как интеллигентного человека, как интеллигента «с арбатского двора» и со склонностью к науке, было естественно изучать христианство с оснований, с Библии, Ветхого завета. Поскольку у Меня в приходе – точнее, в московской части его прихода – была большая доля естественнонаучной интеллигенции, то тенденция к научному изучению основ, к Библии, перешла к нам.

Еще духовность, которая шла еще от оптинских старцев и пришла потом к Меню через катакомбную Церковь. Какие-то отголоски этой духовности были, потому что в целом духовность оптинских старцев не литургическая в хорошем смысле, не обрядовая. Она просто жизненная. Вот это одна вещь, которую мы унаследовали: может быть, некое пренебрежение обрядовыми сторонами и ужимками в пользу жизни.

Другая сторона, усвоенная нами – это духовность Шарля де Фуко, Малых братьев, Малых сестер. Интересно, здесь сестры дружили с Ивом Аманом, он был, по-моему, атташе по культуре при французском посольстве. Потом он написал воспоминания об отце Александре Мене, там шла речь и о Володе Никифорове – что ему пришлось дать показания на Александра, на других. Об Александре было много книжек, но все эти книжки были исполнены ненависти к католикам, которые вышли из прихода, от отца Александра, из-за которых было столько неприятностей. А тут ни следа – полное понимание и доброй воли человека, и слабости человека. У Малых сестер это было очень характерно, позиция борцов и бойцов – это было не для них. Они ходили в храмы Московской Патриархии, ходили в костел. У них была позиция «будь хорошим православным – это значит, что ты на самом деле хороший католик». Это в моем исполнении, в моем восприятии звучит как демагогия чистой воды, но в их мироощущении это было не так. Какая-то способность к миру.

Третья составляющая – это были наши словацкие связи. Подпольная Церковь Чехословакии. Война на два фронта – война с государством и местным КГБ, война с официальной Церковью. Власти в 50-х годах создали так называемую патриотическую Церковь Чехословакии. Они просто на свою сторону завербовали каких-то низовых деятелей иерархии священников, залудили такое патриотическое гб-шное движение. Была война на два, на три фронта. Подпольные священники и сестры из Чехословакии, которые сюда приезжали из Давидковой Церкви, себя называли койноты от слова «койнония». Они были боевые, рассказывали, какие проводили партизанские операции. Несколько десятков или сотню детей надо катехизировать, упражнения провести – их уводили в горы и там петляли, чтобы слежку госбезопасности сбить со следа. У них, в свою очередь, все было черно-белым. Вот мы – а вот враги. Они жили в атмосфере активной борьбы. А у нас семьдесят лет Советской власти просто высосали все силы к активному сопротивлению в народе. И у нас, московской интеллигенции, по сути дела, тоже. Проекты, которыми мы могли мыслить, это были проекты для единиц людей. В той же Чехословакии, в подпольных группах подпольной Церкви обучались шестьдесят тысяч человек – это были несопоставимые масштабы.

С одной стороны боевые словаки, с другой стороны Франция, которая вообще не имела никакого представления ни о тоталитаризме, ни о диктатуре пролетариата и КГБ. Они были терпимые, толерантные, понимающие человека. С третьей стороны мы. Все еще молодые были, но совершенно подточенные. Из подточенного генофонда и культурного фонда, если можно так сказать.

Поэтому я возвращаюсь к началу. Когда я меняю местами Давида и Иисуса, я понимаю, что тут дело далеко не только в теологических вещах: Богосыновство, ипостась и все такое. Но дело в культурном, социальном фоне, который делает человека. Делает поколение людей или солдатами как Давид, или миротворцами как Иисус. И тот, и другой – и дети Божии, и работники Божии. В Давиде легче увидеть несвободу, чем в Иисусе. Но в Иисусе нам обязательно надо, когда мы читаем Евангелия, делать поправку на социокультурный фон. Мирное время. Мирное, и давления властей нет. Вот это все к вопросу распознавания добра и зла, и того, каков Бог, который это все придумал. Аминь.

© Священник Сергей Николенко 2016

Изображение: Микеланджело, Давид (фрагмент). 1501-1504. Академия изящных искусств, Флоренция