Семья Святого Лазаря

Исх 40, 16-21.34-38; Мф 13, 47-53

Я думал, есть ли какие-то основания, чтобы действительно числить князя Владимира среди святых. Канонизировали его или не канонизировали, это для меня не абсолютный аргумент. Один аргумент мне представляется сильным. Это то, что после Крещения ему пришлось немалую часть власти, которая ему принадлежала, отдать православной Церкви. Сейчас я уже точно не помню, какие конкретно вещи он отдавал. Там довольно много всего было связано с законодательством, с гражданским правом, с возможностью производить суд. Для князя, человека, привыкшего к неограниченной власти, крупного политика, властителя, самое страшное, что для него может быть – это отдать власть. Поделиться ей. Мы это прекрасно видим. То, что он увидел в Церкви такой институт, которому можно доверять, наверное, это можно расценивать как свидетельство его веры.

Насчет грекокатоликов – ты, Ст., говорила, что у них есть комплекс жертвы, который не позволяет им развернуться в хорошем смысле. Да, это можно всецело отнести и к русским католикам, и, собственно, к украинской грекокатолической Церкви. Ощущать себя жертвой – это такой блок, который не позволяет полностью войти ни в какое сообщество. Не позволяет себя ощутить его частью, идентифицироваться с ним, стать частью общины.

Я сейчас читаю известную книжку Николаева, которая рекламируется как произведение, направленное против униатства. Это был присяжный поверенный, который в 20-30-х годах работал при управлении делами православной Церкви. Потом он представлял интересы зарубежной русской православной Церкви. В Польше пытался отбивать имущество православной Церкви у поляков и, наверное, украинцев. Это серьезный человек, который много знал. Он дает альтернативный взгляд на вещи, которые описывались в апологетических книжках русских грекокатоликов. Он оперирует цифрами, и мне было любопытно, что общее число грекокатоликов в столицах и в России он называл 8 тысяч. Была история с отцом Потапием, который присоединился к грекокатоликам, и героически привел с собой 50 тысяч крестьян. Потапий Емельянов. Оказалось, что основной его догматический аргумент, который обратил крестьян в истинную веру, был такой, у помещиков надо всё отнять, забирайте землю. Белые сажали его за большевистскую агитацию, потом советская власть отпустила.

«Успехи» наши берутся вот отсюда. Поэтому не нужно переживать, что «малое стадо», но не нужно этой малостью гордиться, и конечно, не нужно иметь комплекс жертвы в психологическом смысле. В богословском – да. В психологическом – нет. В богословском смысле жертва – это то, что уходит Богу. Путь, по которому мы ходим к Богу, такой тернистый. Много всяких привлекательных обманов есть на этом пути.

Интересно насчет веры этих русских грекокатоликов. Мне были интересны цифры в Китае. В Манчжурии было 150 тысяч русских, это местная колония плюс эмиграция после гражданской войны. Половина из них жила в Харбине. В Харбине был грекокатолический приход, в котором в 30-х годах было 150 человек. На эти 150 прихожан приходилось 5 священников и около 30 монахов и монахинь. Пропорция от 150 тысяч народа – это одна десятая процента. Примерно то же самое, что сейчас мы имеем в России: 150 тысяч католиков от 150 миллионов населения. Тот же самый процент. Эти пять священников на 150 человек – это говорит или об исключительной пастырской близости, или об исключительной клерикализации этой Церкви. Что было на самом деле – установить трудно.

Те исторические исследования, которые есть, посвящены биографиям героев-священников и епископов, и абсолютно не дают ответа на ткань жизни этих людей. Но реконструкцию провести можно. Реконструкция моя основывается на том, что подавляющая часть заграничных грекокатоликов – это были эмигранты, и эмигранты не экономические, а политические. Политэмигрант эмоционально очень вовлечен в политическую сферу. Я бы сказал, что религиозный политэмигрант неспособен к разведению религиозного и политического. Слишком сильная травма. Религиозная тема, которая у них фигурировала, – тема примата Папы, безошибочности Папы. Главная тема. Я так думаю, что для них она была исключительно важной, важнее, чем что-либо остальное, потому что это была тема власти. Самый больной для них темой. Власти, которой можно довериться, власти, на которую можно поставить, и которая не обманет.

Это еще тема Фатимского пророчества. Как бы ни тешили себя сейчас здешние грекокатолики и католики фатимскими тезисами про Россию, но я думаю, что это пророчество уже давно себя исчерпало, еще в первой половине ХХ века. Это было предупреждение, как я его понимаю, о Первой мировой войне, о коммунизме. Об этой очень важной политической моде, которая уже прошла, принеся неисчислимое количество жертв. Порождением этой же моды является нацистская Германия, хотя и в своей модальности. Сейчас этого нет. Думаю, что в размышлениях о судьбах Церкви и судьбах России в этом плане, Фатимское пророчество уже только сбивает людей с толку.

Русские греко-католики оказались где-то посередке между православием и католичеством, то есть, латинским обрядом. В отличие, допустим, от украинской ГКЦ, русские католики были в абсолютном меньшинстве. Но важно, что та часть, которая была способна к рефлексии, несомненно, сквозь себя, сквозь свою судьбу пропустила идею экуменизма. Это было важно, как мне кажется, потому что первое поколение греко-католиков – это были, в основном, православные священники, воспитанные и обученные в семинариях, с таким же практическим богословием, с такой же практической набожностью, с катехизацией. То, что они так важно называли «католической работой», практически, я так понимаю, это было традиционное православное пастырство со всеми его недостатками, плюс проповедь власти римского Папы. Но люди хорошие. Аминь.

© Священник Сергей Николенко 2017