Семья Святого Лазаря

2 Фес 1, 1-5. 11b-12; Мф 23, 13-22

Праздник святой Моники, матери святого Августина. Вы знаете, что они жили в IV веке, это время необычайного развития Церкви, время, когда Церковь стала государственной. Очень трудно говорить о них отдельно. Потому что мать и сын или дочь – соединены такими связями, которые больше человеческого сознания. Соединены через тело. Если понимать под телом не такую материальную штуку, где мышцы, кости, внутренности, а иметь в виду сложнейшую систему, в которой тысячелетиями эволюции выработаны способы общения и способы контакта, превосходящие во многом возможности вербального общения. Мать и дети связаны друг с другом, повторяю, через тело.

Молитва матери – это сильная вещь. Естественно, в той мере, в какой она освобождена от эгоизма и биологический материнский инстинкт у нее очищен. Материнский инстинкт всегда тяготеет к эгоизму коллективному или даже семейному, заботе о том, чтобы ребенку было лучше, чем другим, чтобы он имел в жизни лучшую участь, чем другие. Понятно, что идеалом, стандартом мы видим Богородицу, для которой благо ее Сына невозможно было отделить от спасения человечества.

У Моники, по-видимому, любовь тоже была очищена. О ней мы знаем только из автобиографических текстов самого Августина. В IV веке они жили, и Моника умерла вскоре после того, как Августина крестили. Не смогла больше жить, потерян был интерес к жизни, по-видимому, она очень много вложила в заботу об обращении и спасении сына. Сейчас, может быть, мы бы сказали, что чересчур много, потому что Бог хочет, чтобы я молился за других, чтобы я молился за них как могу, изо всех сил, но Бог не хочет, чтобы я умирал из-за этого. А она, по-видимому, совсем обессилела, иммунитет упал, и она подхватила что-то типа гриппа. Но это небольшое время после крещения Августин описывает с очень большой признательностью к матери: как они вместе разговаривали о Боге, о божественном, ощущали духовное единение и им было хорошо разговаривать, по-настоящему.

Хотел бы сказать, применительно к крещению, что я смотрел ваш епархиальный журнал, и в нем была заметка одной женщины, которая участвовала в игнацианских духовных упражнениях по интернету. Она пишет, что в текстах, которые ей прислали, ничего особенного не было, но когда она начала их читать так, как рекомендовали, – уединившись, со свечкой, в покое, вдумываясь в каждое слово, она ощутила… Я сейчас буду говорить своими словами, как я понял то, что она написала. Она ощутила, что ее раздирает на части. Ощущение ужаса перед тем, что Бог от нее может потребовать взамен за спасение, за любовь, и одновременно ощущение необыкновенной тяги к Богу, любви Бога.

Я думаю, но это уже гипотеза, не утверждение, что с этого момента во многом начало работать ее крещение. То есть, она обнаружила, наконец, что именно находится внутри нее, какие страсти бушуют. Насколько сильно ее человеческая природа, ее человеческое тело повреждены этим ужасом перед Божественным. Ужасом перед Богом и противлением Ему.
Я об этом говорю в связи с тем, что в Евангелиях мы читали эти проклятия, которые Иисус адресует книжникам и фарисеям. А ведь они не плохие люди. Они говорят вроде бы хорошие вещи и учат хорошему, и стремятся к хорошему. Но они все по поверхности, по мелочам. Разбираются с этими клятвами, в какой формулировке можно клясться, в какой нет. Эти люди, возможно, тоже испытали когда-то в своей жизни ужас перед Богом и противление Богу. Но это было так, словно открыли страшную книжку, прочли что-то страшное и тут же ее захлопнули и больше никогда не открывали. А ведь это вещи, через которые надо проходить. Покаяние – это не просто какие-то сантименты, это реальное ощущение того, что ты стоишь на краю пропасти. Аминь.

Священник Сергей Николенко