Семья Святого Лазаря

Исх 3, 1-15; Мк 9, 17-31

Два богатых для размышления фрагмента. Первый фрагмент о том, как я понимаю для себя, что Бога, как Он назвал себя «Бог неведомый», назвать никак нельзя. Тот, кто Он есть, живущий или сущий. И этот Неведомый ведет тех, кто хочет принадлежать Ему. Принадлежать не себе, не своей семье, ни своему народу, ни государству – принадлежать Богу. Тогда Бог ведет, неведомый Бог, мы только смотрим, что из этого получается.

Фрагмент евангельский о силе молитвы. Идет речь об изгнании бесов. Молитва — это получается такая вещь, обращение к неведомому Богу, чтобы Его воля оказалась согласна с моей. Понять это не получается, а иногда совпадает… Воля Божья в этом фрагменте не направлена на то, чтобы этот молодой человек, сын, был жив и благополучен и здоров. Это да, но для Бога это второстепенные вещи, для Бога мы видим главное – это освобождение этого юноши от бесов, от силы дьявола, а не от природных сил – старения, увядания, умирания. Это тоже к вопросу о действенности молитвы.

Хотел я поговорить о тексте проповеди Блюма, митрополита Сурожского. Не знаю, насколько внимательно вы читали ее. Для меня эта когорта богословов – Сурожский, Шмеман, еще некоторые, жившие и работавшие в эмиграции, это богословы, духом которых, проповедями которых сейчас в какой-то мере живет лучшая часть православной Церкви. Характерно для них, что они пережили ужас, детскую травму эмиграции, гражданской войны. С детства в них оказался вбит опыт, что во внешних событиях Бог не побеждает. В борьбе, когда мы находимся на одной стороне или на другой, мы победу Бога не увидим никогда. Это как Иисус говорит о том, что солнце восходит над добрыми и злыми, и не наше дело определять, кто добрый, а кто злой.

Библейский взгляд на историю, который в этой проповеди есть, это образ чаши гнева Божия. Мы живем, понемножку грешим, понемножку врем, соглашаемся с враньем, всё так идет, и мы думаем, что так и будет всё идти. А это всё складывается в чашу гнева Божия. Накапливается, и в какой-то момент начинает переливаться через край. Это наше маленькое зло начинает изливаться в мир в виде огромных, ужасных и, казалось бы, неожиданных для нас бедствий, ужасов. Сурожский говорит об этом ужасе. Об ужасе, который заставляет нас разделять: одних ненавидеть, с другими солидаризироваться. Говорит, что это не евангельский подход совсем.

Дальше он про молитву говорит такую вещь, что эти наши маленькие молитвы, которые мы из себя выдавливаем, потому что положено молиться, это всё дребедень полная. А настоящая молитва начинается, когда присутствует этот крест, на котором распятый Христос висит. И Сурожский говорит, что, если мы смотрим на этот крест, находясь возле него, как зритель, мы испытываем только ужас. Ужас, от которого устаем, и от которого нам хочется подальше бежать.

Другое дело, когда мы сами оказываемся на кресте. Смотрим на происходящее с позиции Бога, как Бог это видит. Когда мы не смотрим на боль и на страдания, а солидаризируемся с ними, пропускаем их через нас перед лицом Божьим. Как Христос на кресте. И тогда ужаса нет, есть боль просто. Боль, перенести которую можно только через любовь ко всему творению. Вот, собственно, молитва, о которой он говорит в непростое время. Это проповедь в августе 1968 года, когда войска Варшавского договора вошли в Чехословакию. Войска, состоявшие не только из СССР, а из немцев, из поляков, из болгар, румын. Из тех, кто сейчас входит в НАТО. Такая ирония судьбы. Не ирония даже, а то, что показывает, насколько всё условно в истории. И какая дребедень это разделение на врагов и не врагов. Другое дело, что ты можешь не делить людей на врагов и не врагов, а убить тебя всё равно могут. Тебя и твою семью. Тот, кто внутренне не присоединяется к какой-то стороне, оказывается в некотором роде более беззащитным. Его никто не защищает, кроме Бога. Такие вот мысли простые. Аминь.

Священник Сергей Николенко